Сергей УРСУЛЯК: у нас страна советов и страна примеров
Рубрика | Гостиная
Текст | Юрий КУЗЬМИН, Анастасия САЛОМЕЕВА
Фото | Из архива Сергея Урсуляка
Один из самых ярких современных российских режиссеров Сергей Урсуляк — о русской интеллигенции, чьи представители являются центральными персонажами большинства его фильмов, о том, чего сегодня не хватает нашему обществу, и о тех, от кого зависит успех картины.
— Сергей Владимирович, многие ваши фильмы — например, «Русский регтайм», «Летние люди» по «Дачникам» Горького, «Долгое прощание», «Жизнь и судьба», рассказывают о русской интеллигенции. Эта тема, видимо, вам очень близка. Что значат для вас слова «интеллигенция» и «интеллигентность»? И какими качествами должен обладать настоящий интеллигент, на ваш взгляд?
— Действительно, так сложилось, что моими героями часто становятся интеллигенты. Почему так? Не знаю. Во всяком случае, это не специально, без умысла. Просто, по-видимому, так подбирается материал.
Что же касается «интеллигенции» и «интеллигентности», то, как мы знаем, есть масса определений этих понятий. Я бы сказал, что интеллигентный человек — это тот, кто способен испытывать стыд и сострадание. Интеллигентному человеку свойственно ощущение быть только там, где ты действительно нужен, что тебя не должно быть много… Все остальное — начитанность, высшее образование, жизнь в столицах, посещение театров и музеев, понимание того, чем импрессионизм отличается от экспрессионизма, — еще не является признаками интеллигентности.
— А ваши герои-интеллигенты лично вам близки?
— Ну, было бы дикой наглостью сказать, что я — настоящий русский интеллигент. (Смеется.) Нет, конечно. Я к этому стремлюсь, хотя прекрасно понимаю, что во мне много жлобства, хамства, и время от времени все это вылезает в самый неподходящий момент.
А что касается моих героев, то все они, безусловно, в определенной степени мне близки. Через них я рассказываю и о себе. В той или иной мере я обладаю чертами своих положительных и отрицательных персонажей. Часто я такой же мещанин и соглашатель, как персонажи Горького, я бываю так же несчастен и никому не нужен, как герой «Долгого прощания» Трифонова. А «Русский регтайм» — это вообще история моих друзей и моей жизни. Но все мои герои, конечно же, не прямое, а косвенное отражение меня.
— Для многих из нас русская дореволюционная интеллигенция стала своего рода нравственным идеалом. Как вы считаете, революции, Гражданская война, репрессии уничтожили этот золотой фонд или все-таки что-то еще осталось?
— Нет, не уничтожили. Все события, которые вы перечислили, конечно, сильно подпортили нашу генетику. Не стоит также забывать и о Великой Отечественной войне, когда, несмотря на то что это было время высочайшего взлета национального самосознания, в первую очередь гибли лучшие люди, готовые к самопожертвованию и жившие по принципу: «Сам погибай, а товарища выручай». Поэтому, конечно же, ХХ век очень сильно на нас повлиял в негативном плане. Но так сложилось, что наша страна очень богата не только природными ресурсами, но и людьми, и она способна к самовозрождению и самоочищению — как Мировой океан, который мы все загаживаем и загаживаем, а он каким-то образом восстанавливает свои ресурсы и выздоравливает. Мне кажется, что так же восстанавливается и наш генофонд.
Другое дело, что сегодняшнее время, может быть, не очень располагает к проявлениям высших человеческих качеств. Но, опять же, и это не совсем так. Это заблуждение, которому все мы поддаемся. Просто мы все время слышим о плохом, а хорошее воспринимаем либо как само собой разумеющееся, либо не замечаем. Вот сравнительно недавно на Дальнем Востоке произошла история: на учебных стрельбах мальчишка-солдат неудачно бросил боевую гранату, она упала в метре от людей, и командир батальона, спасая солдат, закрыл ее своим телом, а сам погиб. Мы про это послушали, мы про это услышали, мы про это забыли. Мы не приняли это событие таким, каким оно является по своей сути. А такой поступок офицера — настоящий подвиг, настоящее самопожертвование, это подлинное. И такого, я думаю, у нас в стране очень много.
— Довольно распространено мнение, что именно интеллигенция виновата во многих бедах России. Насколько такая точка зрения справедлива?
— Справедлива, к сожалению. Почему интеллигенция виновата? Потому что на ней лежит ответственность!
В начале 1990-х, в тот момент, когда интеллигенции нужно было объяснять людям, чем свобода отличается от несвободы, она, по крайней мере та ее часть, что называется элитой интеллигенции, бросилась примазываться к власти, пытаться ей нравиться, занимать посты, участвовать в разделе пирога. И многим это удалось с большим успехом. Результат ужасен: у народа появилось стойкое отвращение к базовым ценностям интеллигенции — к свободе, независимости, плюрализму. И самое главное, как бы мы сейчас ни ругали советские годы, тогда у власти было ощущение, что интеллигенцию можно давить, притеснять, но она гнется-гнется, да не ломается, не продается. За последние 20 лет мы этот тезис опровергли: наша интеллигенция, как выяснилось, прекрасно ломается и замечательно продается!
Но еще раз — сейчас мы говорим об интеллигенции, которая хочет все успеть. А есть и другая интеллигенция. Вот приезжаю я снимать кино в город Тутаев Ярославской области. Город прекрасный, очень красивый, но вымирающий. Меня ведут в детскую библиотеку, и я вижу здание, которое ее сотрудники отремонтировали своими силами. Здесь проходит выставка «В гостях у сказки», ее экспонаты, книжки и игрушки библиотекари купили на собственные деньги. У этих людей нет средств, нет спонсоров, нет возможностей, но, несмотря на все это, они поддерживают библиотеку в хорошем состоянии, по собственной инициативе устраивают выставки — только для того, чтобы тем немногим детям, что живут в окрестностях, было куда прийти и чем заняться. Это подвижнический труд. И это подлинное призвание интеллигенции — несмотря ни на что, пытаться сделать среду лучше. Сейчас об этом призвании мы, к сожалению, вспоминаем нечасто.
— Современную интеллигенцию уже трудно назвать совестью нации?
— С большой натяжкой. Но понимаете, если интеллигенцию так не называть, получится, что совесть вообще исчезла. Нет, конечно же, это не так. Просто, к сожалению, сегодня банкуют другие люди, с совестью гуттаперчевой.
— Слово «интеллигенция» сегодня употребляется все реже, зато очень модно словосочетание «креативный класс». Как вы думаете, есть у интеллигенции как социальной группы и у той ее части, которую принято называть креативным классом, что-то общее?
— Трудно сказать, я плохо знаю креативный класс. Думаю, и ту, и эту интеллигенцию объединяет внутренняя готовность к компромиссу.
Мне кажется, у советской интеллигенции было ярче выражено понимание неких основополагающих вещей. И по поводу каких-то громких и знаковых событий у всех ее представителей существовало единое мнение, хорошо это или плохо. Сегодня же многие базовые понятия очень размыты. Единой позиции у интеллигенции нет, это касается всего — и взаимоотношений государства и человека, государства и Церкви, государства и партий.
— В Советском Союзе довлела идеология, что перерастало в достаточно жесткую цензуру, тем не менее тогда было значительно больше художественных прорывов, чем сейчас. Мы что-то потеряли с уходом СССР в творческом плане?
— Я думаю, что, давя художников (я сейчас говорю не о том времени, когда их давили буквально, то есть уничтожали физически, а о послесталинских десятилетиях), советская власть очень хорошо понимала разницу между художником и не художником, талантом и не талантом. И использовала в своих целях в основном людей очень одаренных. Крупные художники, которые выдвинулись в 1960-х, режиссеры, актеры, драматурги, композиторы, певцы — это прежде всего очень талантливые люди. Комсомольские песни Пахмутовой могут нравиться или не нравиться, но нельзя не признать, что сделаны они талантливо.
Сегодня, к сожалению, никому неинтересно, талантливо то или иное произведение или нет, важно, чтобы были освоены средства, так сказать, выделенные на тему. Сейчас тема — Великая Отечественная война. В советское время в это дело призвали бы выдающихся художников, и они сняли бы выдающиеся картины. Сегодня же можно получить финансирование по разнарядке, сделать с холодным носом картину про войну, и на нее никто не обратит внимания. Хороших современных фильмов о Великой Отечественной войне единицы. Однако если вы включите 9 мая телевизор, то увидите идущее сплошняком нечто про войну. Это будут абсолютно одинаковые фильмы — и эстетически, и стилистически, с одними и теми же актерами.
Так что, мешая Тарковскому, советская власть прекрасно понимала, с кем она разговаривает. И поэтому Тарковский тогда снимал свои фильмы, а сегодня он не снял бы ничего, просто потому, что никому это не нужно.
— На смену идеологической цензуре к нам пришла цензура продюсерская, как в США?
— На мой взгляд, очень глупо, что мы приняли американскую модель кинопроизводства. Во-первых, у нас изначально совершенно другая природа существования: здесь на первом месте всегда был художник — драматург, сценарист, режиссер, все остальное было вторично. Во-вторых, наше сегодняшнее кино не имеет ничего общего с настоящим продюсерским кино. В Америке продюсер решает все, не просто опираясь на свой вкус (или его отсутствие), а на основе отработанных и управляемых технологий. У нас же это, как правило, желание малообразованных людей, у которых либо есть деньги, либо они знают, где эти деньги лежат, сделать так, как вчера сделал Вася Пупкин, и сорвать кассу. Люди не хотят рассказать историю, раскрыть тему, помочь талантливому режиссеру — им просто надо освоить бюджет. В основном именно этим они и занимаются.
— При этом имена крупных американских продюсеров известны почти так же, как и имена режиссеров, а большинство наших продюсеров никто не знает.
— У нас есть десяток продюсеров, которые обладают чутьем. Но все равно успех или неуспех фильма решается не продюсером, а сценаристом и режиссером. Успех зависит от истории, которую пишет один и рассказывает другой.
— А от актеров зависит?
— В огромной степени, но все же в меньшей, чем от сценаристов и режиссеров. Звезды у нас кассу не делают, кто бы что ни говорил.
— По какому принципу вы подбираете актеров в свои картины? Например, Сергей Маковецкий снимается почти во всех ваших фильмах, а вот Владимир Машков сыграл только в двух — в «Сочинении ко Дню Победы» и просто блестяще в «Ликвидации».
— Да, Маковецкий играет у меня часто. А Машкова в «Ликвидацию» я взял случайно. И это, кстати, было продюсерское предложение. Изначально в сценарии был совершенно другой Давид Гоцман, такой огромный лысый человек. У нас не так много артистов с такими данными, и я их всех, конечно, пробовал. И что-то было не то, «все вроде было хорошо, да не хорошо», как сказал Аркадий Гайдар. И тогда продюсеры посоветовали мне посмотреть на этого персонажа с другой стороны, стали перебирать актеров — Андрея Краско, Володю Ильина, Володю Машкова… Идея с Машковым продюсерам очень понравилась, и они начали мне его мягко советовать. А Володя тогда жил большей частью в Америке, уже одно приглашение его на пробы к чему-то обязывало — человеку же не с Полянки пришлось бы ехать на «Мосфильм». К тому же я не люблю, когда кто-то настойчиво советует мне звезду, при всем том, что к Володе я всегда относился прекрасно и уже работал с ним. Но в какой-то момент, взвесив все плюсы и минусы, я подумал, что Машков — это действительно хороший вариант. У него особая энергетика, он харизматичен, в нем есть что-то такое, что нравится людям. Короче, я вызвал Машкова из Америки, и мы с ним где-то месяц провели в бесконечных разговорах, читках, встречах с партнерами, поисках манеры персонажа, подборе костюма… А потом было шесть месяцев счастья, потому что Володя уникальный артист и плюс к этому, если он тебе верит, просто потрясающий товарищ.
— Еще один вопрос, который вы, вероятно, слышали уже очень часто. Вам не жалко было так рано «убивать» в «Ликвидации» персонажа Сергея Маковецкого Фиму?
— Жалко, конечно. Но так было сделано намеренно. Потом я много читал, что, мол, на Маковецкого у нас не хватило денег, что сам он отказался сниматься в фильме. На самом деле изначально было задумано, что у героя Машкова гибнет друг. Это должно было произойти в конце первой серии, то есть на серию раньше. Я попросил Лешу Пояркова, автора сценария, расширить эту роль и оттянуть гибель Фимы — нужно было накопить эмоций. Естественно, я понимал, что эту небольшую в контексте картины роль должен сыграть партнер, стоящий Машкова, и поэтому сначала позвал на нее Андрюшу Краско, актера, обладавшего изумительным обаянием. Я знал, что на этом маленьком пространстве он сможет сделать так, что зритель его полюбит, потеряет и воспримет его гибель так же горько, как Гоцман, и тогда его эмоционального заряда — найти убийцу Фимы и отомстить — хватит на всю картину. Так случилось, что Андрей не успел у нас досняться, и его заменил Сережа Маковецкий, который, как мне кажется, замечательно справился с этой работой.
— Вы можете объяснить, почему «Ликвидация» сразу же стала культовым фильмом?
— Потому что была создана среда, в которой хотел бы оказаться каждый из нас. Среда доброжелательного города, населенного обаятельными людьми, где происходят, может быть, и тяжелые события, но окрашенные какой-то ностальгической нотой. Я создал мир, в котором все мы хотим жить, — мир красивых мужиков, красивых женщин, красивых песен, где красивое море и всегда тепло. А если в этом мире кто-то и гибнет, то за правое дело или спасая друга.
Радостная какая-то атмосфера у этого фильма, он очень легкий по дыханию.
— Тем не менее два персонажа «Ликвидации» выбиваются из этой атмосферы — это Кречетов, герой Михаила Пореченкова, и маршал Жуков, герой Владимира Меньшова. Кречетов — очень удачный образ, он так обаятелен, что, даже когда уже знаешь, что он враг, не можешь его ненавидеть.
— Вы знаете, Миша сам по себе очень обаятельный человек. Порой он ведет себя так, что хочется его убить, — забывает время съемок, опаздывает, путается, приезжает не в тот город и не в то время, но, поскольку все это он делает совершенно беззлобно, не хамски и искренне раскаивается, злиться на него невозможно. Пореченков в отличие от Машкова ненавидит делать дубли, хочет быстро все сыграть, и, кстати, это у него получается — он умеет легко настраиваться, мгновенно переходить из одного состояния в другое. Это легкого существования человек. И таков же его герой.
— А почему персонажа такого обаятельного актера вы сделали врагом?
— Во-первых, рядом с Гоцманом — Машковым должен был быть актер, на него не похожий, но такого же безусловного обаяния. Во-вторых, у Кречетова любовь с героиней Полины Агуреевой, в которую влюблены многие мужчины нашей страны. Нужен был и актер ей под стать. И, в-третьих, пока мы ловим бандитов, вроде бы понятно, кто прав, а кто виноват. Но как только начинаются идеологические схемы, а у Мишиного героя сильные идеологические мотивы, мы ступаем на очень узкую тропу, и ответить однозначно, кто здесь прав, с исторической точки зрения уже нельзя. И, к сожалению, в этом месте «Ликвидация» выходит за пределы легкого рассказа и переходит немного в другую плоскость. И поэтому последние серии, что называется, финальные разборы, в «Ликвидации» были сделаны одним махом, чтобы уже просто закрыть эту тему. Так что я к этой картине в целом отношусь очень хорошо, но считаю, что в ней есть огромное количество моих недоработок — по части драматургии и умения довести историю до конца.
— Маршал Жуков в «Ликвидации», наоборот, очень многим пришелся не по вкусу. Вам не кажется, что вы несколько переборщили с его образом?
— Тут я шел по пути Александра Дюма. Никого не интересует, какими в действительности были кардинал Ришелье, герцог Бекингем, Анна Австрийская, Людовик XIII, а потом и Людовик XIV. Автор решил, что Ришелье — это коварный интриган, таким он его и написал. Нам для этой истории нужен был взбалмошный, крикливый и крутого нрава Жуков. И Владимира Валентиновича я на это всячески настраивал, поэтому все недовольство его работой — это недовольство мной. Если это ошибка, то моя, не артиста, артист вообще никогда не бывает виноват.
Но в любом случае Жуков в «Ликвидации» — не историческая фигура, а некое понятийное явление. Как и Одесса, одесский двор, море…
— У вас очень удачный опыт работы в документалистике. Как вы думаете, у российского документального кино есть будущее?
— Безусловно, есть. Я вообще считаю, что документальное кино гораздо более человечно и подлинно, чем игровое. Я имею в виду настоящие документальные фильмы, когда берется чья-то судьба, история живущего сегодня человека, и шаг за шагом открывается драматургия повседневной жизни. Это как раз то, чего сейчас нам остро не хватает. Нам не хватает интереса к нормальной человеческой жизни, не отягощенной взрывами, погонями, криминалом, похищениями, крупным воровством. 98% наших людей живут простой жизнью, где они решают очень крупные, но в то же время частные проблемы, и в этом проходит их жизнь. Такое документальное кино производит ошеломляющее впечатление. И оно нужно зрителю.
— А смотреть-то эти фильмы где?
— Нужно понимать, что такие фильмы никогда не будут хитами, но у людей должна быть возможность их увидеть. Раньше документальное кино показывали перед сеансами в кинотеатрах, сейчас, к сожалению, этого нет. Но у нас ведь много чего нет, что с того? Существуют кабельные каналы, показывающие документальные фильмы, изредка хорошую документалистику можно увидеть на центральном телевидении. Конечно, было бы идеально, если б завтра вышел Владимир Путин и сказал: «Вы знаете, я прочел потрясающую книгу» — и назвал бы хорошую книгу, или «Я посмотрел удивительный документальный фильм» — и привел бы в пример настоящий документальный фильм. Уверяю вас, на следующий же день эту книгу читали бы все наши начальники, а фильм показывали бы все телеканалы.
— Но ведь это не совсем правильно.
— К сожалению, мы так воспитаны. У нас византийская страна, и по-другому не получится. Я очень хорошо помню, как в советское время Гейдар Алиев в какой-то момент стал посещать концерты симфонической музыки и как сразу же все начальники в Азербайджанской ССР, от Баку до последнего аула, кто так, кто эдак, начали заниматься симфонической музыкой. И это дало возможность развиваться оркестрам и культурной среде в целом.
Конечно, это не совсем по правилам, но лучше уж так, чем никак. У нас страна советов и страна примеров.
— Многие актеры, ставшие режиссерами, не забывают свою первую профессию и продолжают играть, в том числе и в своих фильмах. Вы не играете. Не скучаете по актерству?
— Нет. Во-первых, я очень много показываю актерам на площадке. Во-вторых, я считаю, что режиссер должен играть у себя в фильмах в двух случаях: или как Никита Михалков в первых «Утомленных солнцем», где у него получилась просто грандиозная работа, или совсем не быть артистом и появляться в своих картинах так, как это делают Рязанов и Данелия, ставя таким образом своего рода авторский росчерк. Занимать среднее положение не нужно: ты будешь лучше, чем совсем плохой артист, но всегда хуже, чем те, кого ты сам же позвал в свой фильм. Так что я предпочитаю оставаться за кадром и знаю, что очень многим актерам помогают мои подсказки — за это я очень благодарен своему актерскому прошлому.
— Вообще актерское образование и работа в театре «Сатирикон» многое вам дали?
— Они научили меня работоспособности, ненависти к халтуре. Но самое главное, что мне дают актерские навыки, — это умение управлять эмоциями и возможность имитировать на площадке ощущение, что все идет хорошо, даже когда мне совсем плохо. Это крайне важно для атмосферы в группе и на съемках.
Уважаемый
Сергей Владимирович,
коллектив редакции журнала «БОСС» от всего сердца поздравляет Вас с
55-летием!
Желаем Вам
крепкого здоровья,
отличного настроения, благополучия и,
конечно, новых
творческих вершин!
УРСУЛЯК Сергей Владимирович, режиссер, сценарист, актер.
Родился 10 июня 1958 года.
В 1979 году окончил актерское отделение Высшего театрального училища имени Б.В. Щукина (мастерская Евгения Симонова).
В 1979–1991 годах — актер театра «Сатирикон».
В 1993 году окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров (мастерская Владимира Мотыля).
В 1995–1996 годах — режиссер телепрограммы «Дог-шоу. Я и моя собака» (НТВ), в 1999–2000 годах работал над документальным циклом телевизионных передач «Новейшая история» с Евгением Киселевым (НТВ). С 2002 по 2005 год был автором и ведущим цикла документальных программ «Пестрая лента» (ТВС, с 2003 года — Первый канал).
Фильмография:
«Русский регтайм» (режиссер, 1993 год),
«Летние люди» (режиссер, соавтор сценария, 1995 год),
«Записки из мертвого дома» (режиссер, 1997 год, документальный),
«Сочинение ко Дню Победы» (режиссер, 1998 год),
«Неудача Пуаро» (режиссер, соавтор сценария, 2002 год),
«Долгое прощание» (режиссер, соавтор сценария, сопродюсер, 2004 год),
«Ликвидация» (режиссер, 2007 год),
«Исаев» (режиссер, 2009 год),
«Константин Райкин. Один на один со зрителем» (режиссер, 2010 год, документальный),
«Жизнь и судьба» (режиссер, 2012 год).