Раймунд Убар: ученые делают свое дело, политики — свое
Рубрика | Технологии
Текст | Юрий КУЗЬМИН
Фото | из архива профессора Раймунда УБАРА
Профессор Института вычислительной техники Таллинского технического университета, руководитель Эстонского центра компетенции по электронным системам и биомедицинской технике СЕВЕ при Таллинском техническом университете Раймунд Убар — об основных тенденциях развития информационных технологий и прикладной электроники в современной Эстонии, о том, что изменилось в жизни эстонской науки в постсоветские годы, и о важности международного сотрудничества.
— Господин профессор, прошло почти 22 года с тех пор, как вы опубликовали одну из последних, если не последнюю, статью в русскоязычной компьютерной прессе. Это был журнал «Мир ПК» №1 за 1991 год, и статья называлась «Комплекс средств диагностирования дискретных устройств». С тех пор все изменилось кардинально. В России и то уже мало чего от собственных разработок осталось. А как сейчас с этим в Эстонии — есть еще что диагностировать?
— Действительно, за 22 года с тех пор, как я написал ту статью для «Мира ПК», все очень изменилось. Но перемены начинались уже тогда. Например, в те годы стало возможным хотя бы ненадолго выезжать из СССР.
В то время мы успешно сотрудничали с заводом в Минске, где производились советские персональные ЭВМ, мы работали совместно с Институтом кибернетики Эстонской академии наук, а через него с рядом предприятий в Москве, не говоря уже о моих тесных связях со многими университетами в СССР. Было с кем развивать науку и внедрять результаты в промышленность. С 1991 года вся эта отлаженная сеть начала рушиться. Наука стала непопулярна, студенты в вузах потеряли интерес к учебе и практической работе с преподавателями на кафедрах. Появились новые критерии и требования жизненного успеха, а зачастую приходилось думать, как вообще выжить в те непростые времена…
Сегодня многие проблемы уже ушли в прошлое, в Эстонии появились новые отрасли промышленности, но, к сожалению, прямой потребности в моей узкой научной специализации практически нет. Я занимаюсь диагностикой электронной аппаратуры, а серьезная электронная промышленность сегодня в Эстонии отсутствует. Поэтому мы постоянно ищем новые контакты для научной кооперации и внедрения результатов наших работ на Западе. Поскольку в Эстонии активно развивается индустрия программного обеспечения, которая не требует мощной инфраструктуры, в последнее время мы стараемся распространить предметную область наших исследований на верификацию и диагностику программного обеспечения.
— В те времена флагманами разработок в области ИТ были Таллинский технический университет и Институт кибернетики Эстонской академии наук, в том числе его СКБ. Каково сейчас состояние дел в этих учреждениях с наукой, разработками, образованием в области ИТ? Работает ли Академия наук?
— В этой области произошло много перемен. Академия наук Эстонии до последнего времени состоялa из 60 членов. В 1993 году членом академии выбрали и меня. До недавних пор место в академии по традиции освобождалось тoлькo в случае смерти кого-то из ее членов. В результате академия стала быстро стареть. Чтобы бороться с этим явлением, два года назад ввели новые правила, согласно которым академик, когда ему исполняется 75 лет, освобождает свое место для выборов нового, более молодого члена. В то же время он сохраняет почетное членство в академии в звании «Заслуженного академика» (эмеритус).
Все бывшие институты Академии наук либо стали самостоятельными учреждениями, либо объединились с вузами. Институт кибернетики, например, разделился на две части, причем одна присоединилась к Таллинскому техническому университету, а другая стала коммерческим предприятием. В последнее время университет и обе части бывшего Института кибернетики опять стали тесно сотрудничить. Кстати, на базе нескольких исследовательских групп университета и Института кибернетики были созданы три центра компетенции (center of еxcellence), которые получили дополнительноe финанcирование. Одним из них, Эстонским центром компетенции по электронным системам и биомедицинской технике СЕВЕ, руковожу я. Всего в Эстонии 12 таких центров.
— Проводятся ли вообще сейчас в Эстонии собственные разработки в области ИТ, и в каких конкретно областях они ведутся?
— Ведутся и достаточно успешно. Такими областями являются: информатика, проектирование цифровых систем, обработка сигналов, тестирование, верификация и диагностика систем, надежность, отказоустойчивость и многие другие направления. В этих областях нашим коллективам выделяется значительное количество грантов, мы участвуем во многих международных проектах, сотрудничаем с западными фирмами.
— С какими зарубежными странами и компаниями происходит наиболее тесное сотрудничество в области инфокоммуникационных технологий?
— Наш институт, в котором ведутся работы по проектированию и тестированию ИТ-систем, широко известен в мире. Мы являемся членами программных комитетов более чем 20 различных конференций самого высокого уровня и, кроме того, в последние годы организуем у себя, в Эстонии, такие важные мероприятия как Европейская конференция ИИЭР (Институт инженеров по электротехнике и радиоэлектронике (Institute of Electrical and Electronics Engineers, IEEE), США) по тестированию (IEEE European Test Conference), Симпозиум ИИЭР по проектированию и диагностике электронных схем и систем (IEEE Symposium on Design and Diagnostics of Electronic Circuits and Systems — DDECS), Международная конференция Европейской ассоциации образования в области электротехники и разработки информационных систем (International Conference of the European Association for Education in Electrical and Information Engineering), Балтийская конференция по электронике (Conference of Baltic Electronics), и ряд других. Мы также участвуем в нескольких проектах Седьмой европейской рамочной программы FP7 (FP7 является основным финансовым инструментом Европейского Союза для поддержки международного сотрудничества в области научных исследований); в каждом таком проекте шесть–десять партнеров из различных стран, и таким образом, у нас образовались контакты более чем с 20–25 институтами и предприятиями в десяти с лишним странах Запада. В еще одном европейском проекте, DIAMOND3, наш институт является координатором, а партнерами стали такие всемирно известные фирмы, как IBM и Ericsson.
— Есть ли в Эстонии отечественные фирмы, предлагающие технические решения, которые могут быть востребованы на международном уровне?
— Существует очень много малых предприятий, ряд которых выполняет заказы для зарубежых фирм. Например, взяв за основу научный опыт нашего института, мы тоже создали малую фирму Testonica Lab, которая сотрудничает с одним зарубежным предприятием. Совместно с ним мы создали несколько электронных изделий, на которые есть спрос во всем мире. Таким образом, у нас образовалась своя ниша в области тестирования электронныx плат.
— Сохраняются ли какие-либо контакты в научно-технической сфере с Россией и другими странами бывшего СССР и поддерживаете ли вы лично контакты с прежними коллегами из России и стран СНГ?
— Да, сохраняются. Особенно успешно мы сотрудничаем с Харьковским национальным университетом радиоэлектроники. Десять лет назад мы организовали новую международную конференцию East-West Design and Test, которую в этом году мы проводили уже десятый раз. За это время конференция приобрела всемирное признание, ведь на ней ежегодно встречаются ведущие специалисты и ученые по проeктированию и диагностике электронной аппаратуры со всего мира и, конечно, из многих стран бывшего СССР. Украинцы по достоинству оценили наше сотрудничество, избрав меня несколько лет назад почетным профессором Харьковского национального университета радиоэлектроники, а в этом году наградили меня золотой медалью украинской Академии наук прикладной радиоэлектроники.
Хорошие контакты у нас сохранились с Томским университетом, с учеными в Москве, в Донецке, а также в Литве, Латвии, Белоруссии, Армении, Узбекистане, Киргизии, и это только те, с кем мы сотрудничаем сейчас наиболее интенсивно. Недавно в рамках одного европейского проекта я организовал для небольшой группы западных ученых поездку по России с мастер-классами. Мы побывали в разных институтах и университетах во Владимире, Москве, Томске, Иркутске и Владивостоке, где провели курсы проeктирования и диагностики электронной аппаратуры. Все это удалось реализовать только благодаря моим профессиональным контактам в России.
— Путешествуя сейчас по Эстонии, замечаешь, что многие молодые люди уже не говорят по-русски, а предпочитают английский. Понятно, что отторжение русской культуры во многом было связано с упоением независимостью и желанием максимально дистанцироваться от прежней, так сказать, «метрополии». Но так ли уж плоха была прежняя жизнь? Ведь, отбросив ужасы сталинских времен, следует признать, что прибалтийские республики в послесталинскую эпоху жили в Советском Союзе во многом лучше той же России. Как бы вы, оглянувшись назад, оценили то, что было, например, 30–40 лет назад, по сравнению с нынешним временем? Что за это время растеряли положительного из советских времен и что приобрели, повернувшись в сторону Запада?
— Я бы не стал называть это отторжением русской культуры. Я думаю, что незнание русского языка среди молодежи — просто результат прагматического подхода. Английский язык наиболее востребован во всем мире, особенно среди специалистов по ИТ. Я знаю, что очень многие русские покинули за последние 20 лет родину в поисках лучшей жизни на Западе. То же самое происходит и в Эстонии, и поэтому, чтобы лучше адаптироваться за рубежом, молодежь предпочитает английский язык русскому. Но более дальновидные молодые люди изучают и русский язык, понимая, что Россия тоже полна возможностей. Очень много эстонских бизнесменов ориентированы как раз на Россию…
Сравнение нынешнего дня с тем, что было 30–40 лет тому назад — это плодотворная тема для дискуссий. Что касается лично меня, я выиграл в том аспекте, что мир теперь открыт для меня, и это позволяет мне достигать лучших результатов в своей работе. В то же время, мне кажется, что в советское время у ученых были своего рода гарантии востребованности их работы, и, вообще, наука была более престижным занятием, чем сейчас. Конкуренция в научной деятельности, где сегодня основными критериями успешности стали библиометрические данные, такие как число публикаций или число цитирований в научной литературе, не способствует настоящему развитию науки. Мотором научного прогресса являются любопытство и приверженность науке и практически всегда связанные с этим ответственность за свое дело и самокритичность, а не стремление увеличить какие-то формальные показатели в собственной библиографии. Любовь бюрократии к числам при оценке качества работы ученых можно было видеть и раньше, но негативное влияние этого на социальное положение ученого в то время было гораздо ниже.
— Не пора ли, отбросив идеологические штампы и политические спекуляции, снова взяться за изучение русского языка? Ведь Россия — крупнейший сосед, и русский язык по-прежнему остается средством общения на огромном пространстве, оставшемся от Советского Союза, тем более что даже в других прибалтийских странах на русском говорят гораздо шире, чем в Эстонии. Хотя бы из чисто прагматических соображений понятно, что это крупнейший рынок, и знание русского никому не помешает.
— Я на 100% согласен с этим.
— На ваш, эстонский, взгляд, оправдано ли отторжение всего, что было связано с СССР и Россией, попытки пересмотра итогов войны, или же это в большей степени политические игры? Ведь не стоит забывать, что это именно новая Россия позволила Эстонии бескровно обрести независимость, а в ответ получила русофобию как минимум на политическом уровне, и это несправедливо и обидно.
— Как я уже сказал, нельзя говорить об отторжении всего что было. Ученые делают свое дело, политики свое. В конечном итоге, все ищут свою истину. Научная истина обычно однозначна. Поэтому ученым проще, и они лучше понимают друг друга. Но даже в науке старые понятия иногда пересматриваются и заменяются новыми. Особенно интенсивно это происходит в области информационных технологий.
История же — это, по-моему, нечто среднее между наукой и искусством, а политика, как известно, — это искусство компромиссов, поэтому здесь все и занимаются «творчеством» кто во что горазд. Но я уверен, что взаимопонимание наступит. Просто для этого требуется время.
— В заключение, банальный вопрос: если бы пришлось начинать все сначала, избрали бы вы для себя тот же путь в науке и не только в науке?
— Я избрал бы тот же путь, потому что теперь я лучше подготовлен к этому пути, и, вступив на него во второй раз, мог бы стать более успешным, справедливым, смелым… Перефразируя известную истину, можно сказать: «Повторение — мать мудрости».