Владимир КОНДРАТЮК: нашей специализацией на глобальном рынке должны стать инновации
Текст | Николай ФЕДОРОВ, Владимир ГАЛИМОВ
Фото | Александр ДАНИЛЮШИН
Генеральный директор ГНЦ лесной промышленности доктор экономических наук, профессор Владимир Кондратюк убежден, что ВТО — не препятствие, а стимул для развития лесного комплекса и экономики в целом.
— Владимир Александрович, как известно, лесная тема была одной из дискуссионных во время переговоров по вступлению в ВТО. Вы, как работник отрасли, довольны компромиссом, достигнутым нашим правительством и ВТО?
— Прежде всего напомню, что при вступлении в ВТО установлен переходный период — до 2018 года, в течение которого будут сохранены многие виды защиты внутреннего рынка. За это время можно будет приспособиться к новым условиям. Кроме того, лесной комплекс — экспортоориентированный, у нас несколько иные проблемы, чем в других народнохозяйственных комплексах страны.
Мы были крайне заинтересованы в соглашении с ВТО как в способе урегулировать интересы России и ее торговых партнеров. В целом это удалось.
Если брать заготовку леса и его первичную обработку, то 70% такой продукции идет сегодня на экспорт. Хорошо ли это? Думаю, что не очень.
Недаром в последние годы правительство боролось за то, чтобы переработка леса максимально осуществлялась в России. Именно поэтому в последние три-четыре года были введены фактически запретительные экспортные пошлины на некоторые виды леса. И это правильно: экспортировать круглый лес — значит сбывать по дешевке наши природные богатства. Продукция переработки стоит гораздо дороже.
Безусловно, снижение влияния тарифного регулирования в экспорте-импорте лесных товаров потребует усиления нетарифных методов регулирования (техническое регулирование, стандартизация, сертификация, антидемпинговые меры). Необходимо разработать, освоить и применить данный инструмент в российской лесной торговле. И этим нужно заниматься уже сейчас.
— Но теперь пошлины придется снизить…
— Да, но в соглашении с ВТО оговорен контроль за наиболее ценными породами дерева — за счет по-прежнему высоких пошлин и квот на поставку, например, за рубеж.
Запретительная, по сути, пошлина сохранена на вывоз круглого леса особо ценных пород древесины: дуб, бук и некоторых других, в размере от €100 за 1 куб. м. И с большинством покупателей мы находим понимание по этому вопросу.
Так, Китай за последние три-четыре года на порядок увеличил экспорт круглого леса из России. В КНР прямо по границе с Россией построены деревообрабатывающие заводы. Для Китая очень важно, чтобы мы поставляли им именно круглое сырье, а они у себя его перерабатывали. Вопросы есть, но мы отстаиваем позицию: обработка должна вестись и в нашей стране — условия для этого созданы.
Такой инструмент, как приоритетные инвестиционные проекты, позволяет передавать в аренду участки леса на 49 лет тому бизнесу, который занимается переработкой в России, с пониженной ставкой платы за лес на срок окупаемости проекта. Недоступные же участки леса можно сделать доступными: создать транспортные коммуникации и использовать подобным образом.
— Потребность в нашем лесном сырье велика не только в Китае, но и на европейском рынке…
— Безусловно. Европа стремится наш лес импортировать, но держать импорт под контролем, чтобы не было наплыва лесного экспорта из России и не пострадали ее собственные производители.
Именно поэтому сейчас в Евросоюзе принимается новый регламент по поставкам продукции из древесины — и неслучайно он приурочен ко времени завершения всех процедур по принятию нашей страны в ВТО. Суть изменений: поставщик должен доказывать легальность заготовки древесины.
Казалось бы, абсурд — как можно провести партию товара через таможню, если он нелегальный? Его же в карман не спрячешь… Ан нет, появился еще один пункт, на основании которого вам могут отказать в поставке, — необходимость документа, подтверждающего легальность получения древесины.
Сегодня в нашей стране опасения по поводу вступления в ВТО обусловлены прежде всего тем, что на российский рынок с большей легкостью из-за сниженных импортных пошлин будут поступать иностранные товары.
В лесном комплексе проблема конкуренции с импортом существует, но для отдельных его отраслей, прежде всего для мебельной и некоторых видов продукции целлюлозно-бумажной промышленности. Возможно, положение некоторых наших производителей мебели ухудшится.
— Однако иностранные производители мебели уже широко работают на российском рынке.
— Вот именно. И наши мебельные концерны научились конкурировать с ними.
При этом, конечно, есть что улучшить. Допустим, вы хотите купить мебель. Заходите в IKEA, выбираете, расплачиваетесь, и вам тут же привозят мебель.
А в наш мебельный магазин заходите, и вам говорят: «Заплатите, а мы через месяц сделаем мебель и привезем». В ВТО с такими подходами необходимо будет распрощаться. Придется нашим компаниям учиться стандартам работы с покупателями, принятым во всем мире.
В целом ситуация в нашем мебельпроме неплохая. «Шатура» вышла, я считаю, на западный уровень производства мебели, а в чем-то даже его превзошла. Они же держат во многих регионах примерно 20—30% рынка. Другой положительный пример — фабрика «8 Марта», которая выпускает более дорогую мебель и работает для другой категории покупателей…
Если говорить о целлюлозно-бумажной промышленности, то есть риск потерять некоторые позиции. Впрочем, если брать сегмент высококачественных видов бумаги, то там сегодня и так абсолютно доминирует импорт. Если нам не достает мелованной бумаги порядка 400 тыс. т в год, поскольку она в России не производится, естественно, на рынок будет поступать импорт. И низкая пошлина выгодна потребителю, поскольку снизится цена.
Что касается полиграфической бумаги и другой полиграфической продукции, проблемы конкуренции с импортом будут. Иностранная бумажная продукция, иностранное полиграфическое производство могут оказаться выгоднее российских: меньше издержки, выше качество… Но конкуренция — это благо, способ улучшить эффективность производства.
Резюмирую: для лесного комплекса вступление в ВТО не является неразрешимой проблемой.
— А для отраслевого машиностроения?
— С машиностроением трудная ситуация. Но она не связана с тем, вступаем мы в ВТО или нет. Кризис в отрасли начался и развился до участия в ВТО.
Российское лесное тракторо- и машиностроение сегодня практически на нуле. В начале 90-х годов резко упал рынок, сократился спрос на машиностроительную продукцию. Когда начались проблемы передачи от одного собственника к другому, все думали о сиюминутной выгоде, мало кто строил перспективную стратегию развития предприятия. Заводы не научились искать продуктовые ниши, выходить на рентабельность в рыночных условиях…
И сегодня предприятия находятся в очень трудном положении: Алтайский тракторный завод в состоянии банкротства, Онежский — тоже в трудной ситуации. Есть несколько небольших предприятий, но они погоды не сделают.
Одна из причин, почему перестало развиваться отечественное машиностроение, состоит в том, что из двух наших тракторов можно собрать один. Объемы производства снижались, и какое-то время лесосеки не нуждались в новой технике.
Но наступила новая эпоха на лесном рынке — повышение эффективности производства, рост производства, создание вертикально интегрированного бизнеса. И вот тогда возник спрос на машины и трактора.
— И на рынок пришли иностранные производители…
— Совершенно верно. Финские, американские — тот же знаменитый John Deere.
Однако наша лесная промышленность отличается от любой другой. Возьмите, к примеру, США. У них северная граница проходит на широте Киева. В Канаде лесозаготовки заканчиваются на одной параллели со Смоленской областью.
Даже если возьмете Финляндию, то климат ее южной части аналогичен климату Воронежской области, а северной части — Московской или Ленинградской — а не Вологодской области или Республики Коми.
У нас совершенно другие температуры, у нас на лесосеках, как правило, смешанные лесопосадки — качественный лес и некачественный. У нас другие грунты — колесная техника неэффективна, преимущество имеет гусеничная.
— То есть экологическая ниша для российского лесного машиностроения есть?
— Абсолютно точно. Но рынок захвачен иностранными производителями. Они пришли к нам еще во второй половине 90-х годов. За счет активного использования лизинговых схем делали свое оборудование наиболее привлекательным.
Я в те годы общался с целым рядом предпринимателей, которые с придыханием говорили об американской технике — и на каких выгодных условиях ее удалось приобрести, и какая она прогрессивная по технологиям, которые там используются, и как редко выходит из строя. Но прошло всего несколько лет, и от прежнего энтузиазма не осталось и следа. Ремонты, комплектующие — буквально золотые! За них приходится расплачиваться годами, реализуя экспортный товар.
И вот тогда производители леса пришли к нам — мол, помогите-спасите, давайте реанимировать старые российские разработки. Мы при поддержке Минпромторга собрали конструкторский отдел из сильных отраслевых специалистов, оказавшихся не у дел после развала старых КБ. Минпромторг профинансировал, а мы за несколько лет разработали новый трактор. Сделали несколько опытных экземпляров, в 2011 году они прошли испытания — отличная машина! Теперь дело за серийным выпуском.
Мы предполагаем, что это будет базовый трактор для отрасли. Это гусеничный трактор, с прекрасными характеристиками проходимости, морозостойкости, надежности. Даже при сегодняшних мощностях можно производить не менее нескольких тысяч в год, но для этого необходимо использовать потенциал как тракторостроительных предприятий, ранее занимавшихся лесными тракторами, так и новых предприятий, в том числе предприятий оборонки.
Другая проблемная сфера — деревообрабатывающее станкостроение. Станкостроение в стране находится даже в более тяжелом состоянии, чем тракторостроение. Чтобы выправить ситуацию, несколько лет назад появилась ФЦП по развитию станкостроения. Но она охватывает только металлообрабатывающее станкостроение!
Я говорил об этом на прошлогоднем круглом столе, посвященном проблемам лесного комплекса, с участием Владимира Владимировича Путина. Ведь рынок деревообрабатывающих станков больше, чем рынок металлообрабатывающих!
Например, в приоритетных инвестиционных проектах по развитию деревообработки порядка €2,5 млрд выделяется на оборудование. Эти средства могли бы пойти нашим машиностроителям и станкостроителям.
— Вы были услышаны?
– Да, надеемся. ФЦП по станкостроению будет расширена за счет деревообрабатывающего станкостроения. Нам предстоит в ближайшие годы воссоздать эту подотрасль.
Самое главное — не потерять конструкторскую мысль, инженерные школы. Например, в нашем конструкторском отделе средний возраст специалистов — более 60 лет. Для того чтобы передать опыт, нужна молодежь. Нам удалось набрать молодых специалистов — из Бауманки, из других вузов, мы дали им хорошую зарплату.
Но для развития нужны заказы на опытные разработки. Мы же не можем предложить бизнесу чертежи — заплатите за реализацию, и будет вам счастье! Так дела не делаются: для инвестирования нужно показать готовый продукт.
И потому выпуск опытных образцов должен финансироваться за счет государства. Так и делается во многих странах мира, которые хотят активно работать на рынке оборудования. Например, научно-технический центр по лесным машинам в Финляндии получает государственное финансирование на НИОКР на порядок выше, чем мы!
— Вы ведь занимаетесь широким спектром разработок?
— Совершенно верно. Выступаем как головная организация-разработчик, в сотрудничестве с рядом других инжиниринговых центров.
У нас есть инновационные разработки очень высокого уровня, глобального значения — например, наноцеллюлоза.
Это материал XXI века — его возможности фантастические. Наноцеллюлоза изготавливается из лесного вторсырья. Она улучшает прочностные характеристики, физико-химические свойства материалов. Мы продвинулись в этой технологии дальше, чем наши конкуренты из других стран.
Есть также разработки по утилизации вторичного лесного и сельскохозяйственного сырья, переработки их в экологически чистую пленку, лекарственные препараты…
В условиях глобальной экономики именно на лесохимических инновациях мы должны сконцентрировать усилия, потому что страна у нас северная: мы не сможем конкурировать по темпам роста леса с южными странами.
Взять, к примеру, Бразилию. У них за пять лет лес вырастает так, как у нас за 60 лет. За исключением отдельных пород деревьев, например хвойных, по массовым материалам мы не можем быть конкурентоспособны ни с Бразилией, ни с тем же Китаем, который бережет свои лесные насаждения.
Значит, пытаясь конкурировать с ними, мы будем сокращать объемы лесных насаждений, вредить экологии страны.
Еще одно важное направление — новое деревянное домостроение: домостроение, основанное на новейших технологиях строительства и защиты от возгорания, отвечающих высочайшим экологическим требованиям. Это тоже разработка нашего центра совместно с партнерами. При этом дома получаются недорогие, доступные малообеспеченным людям.
Проблема их огнестойкости решается за счет специальных пропиток — покрывать ими древесину нужно раз в пять лет, причем она не дорогая. Были испытания: дом поливают бензином, а потом поджигают — выгорает бензин, а с деревом ничего не делается.
Понятно, что бывают пожары с температурой горения, при которой плавится даже металл. Но, во-первых, у людей будет возможность эвакуироваться, а во-вторых, не будут выделяться токсические вещества.
Кстати, наши дома не только огнестойкие, но и сейсмостойкие. Сейчас на Камчатке мы занимаемся такими домами — по прямому указанию Владимира Владимировича Путина.
Там появится домостроительный комбинат, специализирующийся на подобных домах. Надеемся, он даст начало целой отрасли домостроения, имеющей перспективы не только у нас в стране, но и на глобальном рынке.