Слева — направо
Текст | Анастасия САЛОМЕЕВА
Во второй половине ХIХ века не было в России публициста с более громким именем, чем Михаил Никифорович Катков. И редко какой человек, интересующийся общественной жизнью, мог произнести это имя с нейтральной интонацией — темпераментный, сложный, увлекающийся и весьма переменчивый в своих взглядах Михаил Никифорович умел вызывать массу совершенно полярных эмоций как у своих противников, так и у сторонников.
Михаил Никифорович Катков принадлежал к той породе людей, что сами делают свою судьбу, не пасуя перед трудностями, а преодолевая их. Будущий удачливый издатель и известнейший общественный деятель появился на свет в феврале 1818 года (по другим данным — 1817-го) в бедной московской семье. Отцом его был мелкий чиновник, умерший вскоре после рождения сына, мать же, овдовев, чтобы прокормить семью, поступила служить кастеляншей в Бутырскую тюрьму. Несмотря на трудные финансовые условия она постаралась дать сыну хорошее образование: сначала Миша воспитывался в Петербургском сиротском пансионе, затем в Первой московской гимназии и в частном пансионе М.Г. Павлова. В 1834 году молодой человек стал студентом словесного отделения Московского университета, который с отличием окончил в 1838 году.
Романтик
Будучи студентом, Михаил сблизился с группой интеллектуальных молодых людей, лидером которых был недавний выпускник того же словесного отделения Николай Станкевич. Этому молодому человеку, начинающему философу и литератору, суждено было прожить недолгую жизнь, но сыграть заметную роль в истории русской общественной жизни. Знаменитый философский кружок Станкевича в годы вхождения в него Каткова переживал свой расцвет. Входила в него весьма разношерстная публика, среди которой были будущий глава славянофилов Константин Сергеевич Аксаков, начинающий литературный критик Виссарион Григорьевич Белинский, молодой историк Тимофей Николаевич Грановский и экс-артиллерист Михаил Александрович Бакунин, который стал известнейшим революционером. Ровесники или почти ровесники, они принадлежали к разным сословиям и имели различный темперамент, но в то же время были очень близки. Молодые, романтичные, пытливые, они часами говорили о вопросах бытия, философии, истории, искусства, этики и эстетики, могли не на шутку разругаться по поводу трактовки какого-нибудь постулата Канта или Гегеля и спустя час с такой же горячностью помириться, вновь поклявшись друг другу в вечной дружбе. И совсем рядом с этим кружком была другая группа молодых людей, тоже не чуждая вопросам философии, но интересовавшаяся и острыми политическими вопросами, в центре которой было еще два молодых романтика-бунтаря — Александр Иванович Герцен и Николай Платонович Огарев. Конечно, в один прекрасный день эти группы встретились, сблизились и оказали огромное влияние друг на друга.
Ко времени участия в кружке Станкевича относятся и первые литературные опыты Михаила Каткова. Произошло это с легкой руки Белинского, с которым Катков особенно сблизился. На первом этапе их знакомства Неистовый Виссарион души не чаял в Михаиле, прочил ему блестящую литературную и публицистическую карьеру и провидчески предсказывал, что тот далеко пойдет. Катков дебютировал переводами в журнале «Московский наблюдатель», когда его редактировал Белинский, а позже стал также публиковаться в петербургских «Отечественных записках». Еще одним близким другом Каткова в то время был Бакунин, но этот союз закончился громкой ссорой, и причиной ее была, как часто случается, женщина — Мария Львовна Огарева, первая жена лучшего лучшего друга Герцена.
Скандал произошел в 1840 году на квартире Белинского. Здесь Катков потребовал объяснения у Бакунина, распускавшего, как он заявил, слухи о его связи с супругой Николая Платоновича. А дальше был фарс с рукоприкладством — в ходе перебранки Бакунин огрел Каткова тростью по спине, а тот ударил его по лицу. В результате противники решили драться на дуэли, но провести ее в Германии, так как российские законы к дуэлянтам были очень строги. Впрочем, поединок так и не состоялся.
Прагматик
Вскоре после этого трагикомического эпизода Катков уехал на два года в Европу, учиться в Берлинском университете. В 1842 году он вернулся в Россию, но это был уже совершенно другой человек.
Вернувшись домой, Катков, и в России и в Германии живший в большой нужде, к тому же вынужденный содержать мать и младшего брата-студента, хотел только одного — найти хорошую и достойно оплачиваемую работу. Пробавляться, как раньше, уроками и периодическими публикациями он уже не желал, пределом его мечтаний была государственная служба. Отношения с бывшими единомышленниками разладились. Белинский, в Каткове уже разочаровавшийся, теперь едко называл его Хлестаковым в немецком стиле, попрекал за эгоизм, высокомерие и холодность. Тот отзывался о многих бывших соратниках с таким же презрением, но, правда, сблизился на некоторое время со славянофилами.
Следующие несколько лет жизни Михаил Никифорович посвятил научной и преподавательской карьере — защитил в Московском университете магистерскую диссертацию на тему «Об элементах и формах славяно-русского языка» и стал в нем преподавать философию. В 1850 году он вынужден был оставить эту работу из-за нового указа, запрещающего преподавание философии светскими профессорами. Правда, вскоре Катков нашел себе новое место, вернувшись в журналистику и став редактором университетской газеты «Московские ведомости» и параллельно — чиновником по особым поручениям в Министерстве народного просвещения. В 1851 году Катков женился на дочери известного в то время литератора князя Петра Ивановича Шаликова Софье. Спустя пять лет Михаил Иванович оставил пост редактора университетской газеты и вместе с группой компаньонов-либералов стал издавать журнал «Русский вестник», первый номер которого вышел в январе 1856 года.
У «Русского вестника» было пять учредителей, но спустя два года три партнера вышли из дела, и журналом стали управлять два человека — Катков, ответственный за контент издания, и его старый друг и единомышленник профессор Московского университета Павел Михайлович Леонтьев, взявший на себя административные обязанности. К этому времени компаньоны владели и типографией.
До 1861 года «Русский вестник» выходил дважды в месяц, потом стал ежемесячником. Поначалу журнал носил умеренно либеральный характер, он осторожно поддерживал реформы, разговоры о которых уже велись в обществе с воцарением нового императора — Александра II, но в политику особенно не вдавался. Зато очень хорошо был представлен литературный раздел, который всегда был сильной стороной этого журнала. В «Русском вестнике» впервые увидели свет многие произведения нашей классики, в том числе и тургеневские романы «Накануне» (1860 год), «Отцы и дети» (1862 год), «Дым» (1867 год), «Губернские очерки» будущего яростного оппонента Каткова Салтыкова-Щедрина (1856–1857 годы), «Семейное счастие» (1859 год ), «Казаки» (1863 год), «Война и мир» (1865—1869 годы), «Анна Каренина» (1875—1877 годы) Льва Толстого, «Преступление и наказание» (1866 год ), «Идиот» (1868 год ), «Бесы» (1871—1872 годы), «Братья Карамазовы» (1879—1880 годы) Достоевского, «На ножах» (1870–1871 годы), «Соборяне» (1872 год), «Запечатленный ангел» (1873 год), «Захудалый род» (1874 год) Лескова. Катков в общем-то умел ладить с авторами, но был строгим и порой жестким редактором. Так, по настоянию Каткова Достоевский убрал из «Бесов» главу «У Тихона», а Тургенев серьезно отредактировал некоторые части «Отцов и детей». Российский читатель так и не дождался в «Русском вестнике» восьмой части «Анны Карениной» — тут и автор, и издатель пошли на принцип: Катков не одобрил последних глав романа, где Толстой без особой симпатии отзывается о добровольческом движении, а тот в знак своего несогласия забрал рукопись из издательства и издал конец отдельной книжкой.
Консерватор
С приближением 1860-х политические страсти в России накалялись, и наконец Катков не выдержал и активнейшим образом включился в общественную жизнь. Сначала он только анализировал мировые политические системы, отдавая явное предпочтение Великобритании (тогда Катков был еще англофилом), а потом громко, да так что вздрогнула вся страна, заговорил и о России. В 1861 году, с началом крестьянской реформы, во взглядах Михаила Никифоровича случился очередной переворот: он, доселе поддерживавший либеральные реформы, стал вдруг реакционером и резким критиком этих преобразований, стремящимся показать обществу изнанку реформ.
В 1863 году Катков и Леонтьев стали редакторами-арендаторами университетских «Московских ведомостей». Эта газета, тиражи которой с появлением Каткова мгновенно взлетели, и стала основной платформой для выражения политических идей Михаила Никифоровича. На страницах «Московских ведомостей» публиковались вызвавшие большой скандал памфлеты Каткова на польскую тему (в связи с польским восстанием 1863 года). Мишенью острого пера Каткова были и реформаторы в правительстве, и демократический «Современник» Чернышевского и Добролюбова, и подпольный лондонский «Колокол» Герцена, с которым еще совсем недавно Катков хотел договориться об общем издательском проекте. Взгляды Каткова, вызывавшие резкое отторжение одних, были очень популярны среди других, и даже находили поддержку у некоторых представителей правящей элиты. Но не таков был Михаил Никифорович, чтобы ладить со своими высокопоставленными покровителями. Он то и дело ссорился с ними, и его вчерашние друзья немедленно становились его лютыми врагами. Были у всесильного, как думали многие либералы, Каткова проблемы и с цензурой — и не раз заговорившийся донельзя издатель получал выговоры и официальные предостережения. Но как бы современники ни относились к Каткову, его газету и журнал читали все — и его противники, и сторонники, потому что влияние, которое оказывало слово Каткова на общество, было колоссальным.
Катков никогда не отличался последовательностью в своих взглядах, но все же были некоторые вопросы устройства российской общественной жизни, по отношению к которым он демонстрировал относительное постоянство. Один из них — образование.
Катковский лицей
Михаил Никифорович был убежденным сторонником классической системы образования, в центре которой, по его мнению, должно быть изучение классических языков (латинского и древнегреческого) и математики. Вообще Катков, и, кстати, не только он один и не только в России, считал, что классическое образование — лучшее средство воспитания «правильной» молодежи. Ведь изучение этих красивых, трудных и проверенных веками предметов способствует развитию интеллекта и общей культуры молодого человека, тренирует ум, учит мыслить, а следовательно, формирует устойчивость к пагубному влиянию всевозможных «измов» — нигилизма, анархизма, социализма, терроризма…
В усилившемся с середины XIX века споре между сторонниками классического и реального (то есть более приближенного к жизни и насущным потребностям общества, с углубленным преподаванием естественных наук в ущерб, например, древним языкам) среднего образования Катков был на стороне консерваторов. Образовательная реформа, проведенная Александром II в 1864 году, когда, в частности, гимназии стали бессословными и были официально разделены на классические (с углубленным изучением одного или двух древних языков, а после их окончания выпускник мог поступать без экзаменов в университет) и реальные (с упором на математику и естественные науки и дающие право на поступление в высшие специальные учебные заведения и на физико-математический факультеты университетов), сначала вызвала аплодисменты Каткова. Но очень скоро он в ней разочаровался, а потом стал безжалостно критиковать тогдашнего министра народного просвещения Александра Васильевича Головнина.
Сначала Катков боролся со своими оппонентами традиционным для него способом — выступая с яростной их критикой на страницах своих изданий и подавая пространные записки в вышестоящие органы. А в 1868 году взял и сделал ход конем, открыв вместе с Леонтьевым собственное учебное заведение. Так в Первопрестольной появился Лицей памяти Цесаревича Николая Александровича, названный в честь безвременно умершего старшего и самого любимого сына императора Александра II — великого князя Николая. Современники, однако, предпочитали употреблять неофициальное название этого учебного заведения, данное ему по имени основателя — Катковский лицей.
Средства на учреждение лицея выделили сами Катков и Леонтьев, щедрые пожертвования сделали также известный железнодорожный магнат и концессионер Самуил Соломонович Поляков и еще один не менее известный «железнодорожный король» Павел Григорьевич фон Дервиз, а также ряд других предпринимателей. Директором лицея был Леонтьев, а после его смерти, случившейся в 1875 году, эту должность занял сам Катков, который и занимал ее до своей кончины.
Катковский лицей был элитарным и закрытым учебным заведением, куда принимались сыновья дворян, состоятельных купцов и, реже, духовенства. Обучение продолжалось 11 лет, первые восемь классов были гимназическими, с углубленным изучением иностранных языков — и древних и современных, а последние три — университетскими по юридической, филологической и физико-математической специализациям.
В 1872 году администрация лицея сделала попытку расширить состав его учащихся: на средства Каткова при нем была открыта Ломоносовская учительская семинария, которая просуществовала шесть лет. В семинарии учились одаренные мальчики из малообеспеченных слоев общества.
Первые четыре года Катковский лицей был частным, в 1872 году он перешел в ведение Министерства народного просвещения, а 1893 году стал Императорским. Этому лицею суждено было пережить своего создателя: как привилегированное учебное заведение он просуществовал до революционного 1917 года, после Февральской революции он был преобразован в юридический институт, но в этом качестве просуществовал недолго — до октября того же года. В первые годы Советской власти в здании лицея размещался Народный комиссариат просвещения, а потом по иронии судьбы туда въехало другое элитарное учебное заведение — Институт международных отношений, сейчас же в нем находится Дипломатическая академия МИД РФ.
Идеолог
Свое учебное заведение Катков зачинал в период, благоприятный для его образовательных идей. Весной 1866 года террорист Дмитрий Каракозов совершил покушение на императора Александра II, во время расследования выяснилось, что революционные идеи очень распространены среди учащейся молодежи. Власть решила закрутить гайки в системе образования — так министром народного просвещения стал граф Дмитрий Андреевич Толстой, человек очень образованный (один из лучших выпускников Царскосельского лицея), имеющий склонность к истории, заслуживший своими научными работами признание в академических кругах, консервативный и решительный. Этот представитель старинной русской дворянской фамилии зарекомендовал себя и как талантливый и энергичный государственный муж, в чем-то даже уникальный. К моменту своего назначения на должность министра народного просвещения Дмитрий Андреевич уже год как занимал пост обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода и, кстати, провел на этом посту ряд серьезных преобразований. Должности министра и обер-прокурора Толстой, славившийся трудолюбием и усердием, успешно совмещал до 1880 года.
Толстой, так же как и Катков, был горячим сторонником классической системы образования, верил в математику и древние языки и с недоверием относился к моде на естественные науки (а они к тому времени у многих прямо ассоциировались с опасным нигилизмом). Поэтому неудивительно, что министр и публицист сблизились и стали работать рука об руку. Первый проводил очередную гимназическую реформу, а второй обеспечивал ее идеологическую базу и пиар-поддержку. Суть нового гимназического устава состояла в следующем: классическим гимназиям, где вводилось углубленное изучение латыни и древнегреческого, делался больший упор на математику, куда возвращалась логика, исключались или сокращались учебные часы по некоторым другим предметам и вводилось восьмилетнее обучение, был дан зеленый свет — их выпускники могли поступать в университеты без экзаменов. Реальные гимназии преобразовывались в реальные училища и, соответственно, приобретали более низкий статус, срок обучения в них сокращался. В учебных заведениях ужесточалась дисциплина, вводился институт классных наставников, на преподавателей возлагались воспитательные функции, кроме того, вводился строгий контроль как за учебными заведениями, так и за учащимися.
Реформа среднего образования проводилась Толстым жестко и была очень непопулярна в обществе. Неоднозначна и ее оценка историками. С одной стороны, многие упреки в адрес Толстого и Каткова справедливы: их политика привела к тому, что такие важные предметы, как, например, русский язык, литература, история, были отодвинуты в средней школе на второй план, а ужесточение дисциплинарного надзора вкупе с невежеством тех, кто осуществлял эти преобразования на местах, превратила гимназии чуть ли не в казармы, ненавистные детям. Но, с другой стороны, во многом эта реформа остается недооцененной, а ведь именно ей, серьезно повысившей математическую грамотность учащихся, во многом обязана своим становлением и расцветом русская математическая школа. Как это ни парадоксально, но с легкой руки консервативного министра, не жаловавшего естественные науки, лаборатории российских университетов стали оснащаться самым современным оборудованием — власть начала вкладывать средства в российскую науку, пытаясь предотвратить отток наших студентов за границу, где они могли легко заразиться радикальными взглядами. При Толстом серьезно увеличилось число учебных заведений — как низшего, так среднего и высшего образования.
Реакционер
Охранительные меры, предпринимаемые российским правительством против проникновения революционных настроений в страну, как известно, не увенчались успехом. В начале марта 1881 года народовольцы организовали очередное покушение на Александра II, в результате полученного серьезного ранения царь Освободитель скончался. Как только на престол взошел новый император, Александр III (а он, вопреки распространенному мнению, далеко не сразу определился в своем политическом курсе и стал на строго консервативные позиции), тон статей Каткова стал еще резче. Шестое чувство подсказало чуткому публицисту, что политический ветер через некоторое время переменится, и, поверив ему, он начал еще яростнее критиковать реформы 60-х, нападая и на новую судебную систему, и на институт земства, и на неугодных Каткову либеральных министров, и на инородцев, занимающих высокие посты в Российской империи, и на вероломные правительства европейских стран, то и дело плетущих против России заговоры и отстаивая позиции самодержавия.
Либералы и демократы, теперь уже почти открыто ненавидящие Каткова, считали, что с воцарением строгого императора-консерватора позиции Михаила Никифоровича укрепились донельзя и он стал одной из самых влиятельных фигур в Российской империи. С одной стороны, это было справедливо: к власти пришли люди, разделявшие взгляды Каткова и симпатизировавшие ему, и среди них были граф Толстой, занявший на этот раз позицию министра внутренних дел, и новый обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода Константин Петрович Победоносцев, пожалуй, единственный из российский государственных мужей, умудрившийся ни разу серьезно не поссориться с Катковым и сохранивший теплые и ровные отношения с неистовым публицистом. Но, с другой стороны, у власти были и люди, давно имевшие на Каткова зуб, и они не собирались прощать ему давние обиды. Да и сам Александр III, хоть и прислушивался к Каткову, иногда в недоумении разводил руками, слыша его запальчивые и непоследовательные заявления.
Скончался Михаил Никифорович Катков в своей роскошной подмосковной усадьбе Знаменское-Садки 20 июля 1887 года. Похороны усопшего стали общегосударственным мероприятием. Но прошли заупокойные службы и мероприятия в память усопшего, и о человеке, чье слово еще вчера будоражило всю Россию, понемногу начали забывать… Увы, публицистика — жанр сильный, но живущий лишь до тех пор, пока актуально событие, которому посвящено то или иное острое произведение. Издания Каткова пережили его, но все же быстро утратили свое общественно-политическое значение.