Профессия —журналист
Текст | Анастасия САЛОМЕЕВА
Джозеф Пулитцер родился в Европе, но его родиной стали США.
Медиаменеджер, издатель, редактор, журналист, он сделал очень многое для американской прессы, выведя действующие и сегодня стандарты журналистики и подняв на новый, более высокий уровень саму профессию журналиста.
Джозеф Пулитцер родился 10 апреля 1847 года в небольшом венгерском городке Мако в семье состоятельного зерноторговца. Детство будущего медиамагната прошло в Будапеште, где он получил хорошее классическое образование. Правда, юные годы Джозефа были омрачены ранней кончиной отца, когда мальчику было всего 11 лет. Потом выяснилось, что финансовое состояние семьи оставляет желать лучшего, и Джозеф был вынужден всерьез задуматься о том, какую профессию выбрать, чтобы заработать на хлеб насущный. В то время он был далек от журналистики и не помышлял стать заметной фигурой в сфере, позже названной «четвертой властью». Подобно многим своим сверстникам, только что вышедший из подросткового возраста молодой человек грезил о романтической карьере военного.
В 1864 году 17-летний долговязый юнец ушел из дома и предпринял четыре отчаянных попытки записаться в солдаты. Но из-за врожденного слабого зрения он был отвергнут и родной австрийской армией (в то время Венгрия входила в состав Австрийской империи), и французским иностранным легионом, и британской армией, набиравшей добровольцев в свои индийские колонии. Удача улыбнулась ему лишь в Гамбурге, куда будущий журналист добрался, узнав о том, что здесь ищут добровольцев, готовых принять участие в гражданской войне в США. Американские вербовщики оказались менее разборчивы, чем европейские, и Джозеф к своему великому своему счастью был зачислен в ряды тех, кому предстояло стать «пушечным мясом» в эпохальной борьбе между Севером и Югом. Очень скоро он покинул берега Старого Света, а через некоторое время его корабль причалил к земле страны, которой предстояло стать второй родиной Джозефа Пулитцера.
Оказавшись в США, Пулитцер примкнул к Первому нью-йоркскому кавалерийскому полку армии президента Линкольна, которым командовал американец немецкого происхождения генерал Карл Шурц, здесь также служило немало европейцев. Как часто бывает в таких случаях, вожделенное военное поприще при близком столкновении с солдатскими буднями разочаровало молодого человека, и он не очень расстроился, когда после неполного года его службы гражданская война в США закончилась, а армию наемников распустили. Демобилизация, впрочем, стала для Джозефа медалью с двумя сторонами. Несмотря на то что в стране больших возможностей перед ним, и не думавшим возвращаться в Европу, теоретически открывалось немало заманчивых перспектив, практически все оказалось непросто. США были наводнены эмигрантами, каждый из которых жаждал найти здесь свое место. Работы было немного, при этом самые лучшие места предназначались для людей, хорошо знающих английский язык, с которым у Пулитцера, свободно говорившего на венгерском, немецком и французском, были серьезные проблемы.
Поразительно, но человек, позже прославившийся как мастер газетного слова и стиля, в первые годы своей жизни с трудом изъяснялся на языке, который впоследствии принес ему и состояние, и имя. Поэтому в поисках лучшей доли Джозеф был вынужден покинуть НьюЙорк и отправиться в город Сент-Луис, штат Миссури, где жила большая колония эмигрантов из немецкоязычных стран.
Звезда журналистики
Несколько лет он провел в тяжелой нужде.
Каких только профессий не было в 1860-х годах в послужном списке Джозефа Пулитцера: и официант, и носильщик, и мусорщик, и грузчик… Но амбициозный упрямец не унывал и, берясь за любую черную работу, все свое свободное время посвящал занятиям в публичной библиотеке, где постигал тонкости английского языка и манившей его юриспруденции.
Здесь же, в публичной библиотеке, согласно одному из множества мифов, окружающих первые годы жизни Пулитцера в Америке, ему снова улыбнулась Госпожа удача. Однажды Джозеф забрел в шахматную комнату библиотеки и стал наблюдать за игрой двух хорошо одетых джентльменов. Увлекшись поединком, он начал давать дельные советы то одному, то другому игроку и как-то незаметно для себя самого перешел на немецкий язык. Игравшие джентльмены нисколько не обиделись на импульсивного незнакомца, а напротив, очень заинтересовались его персоной. Затем в одном из игроков Пулитцер узнал генерала, под командованием которого когда-то служил, — Карла Шурца, ныне политика-республиканца и владельца ежедневной немецкоязычной газеты Сент-Луиса The Westliche Post. Кто выиграл в тот вечер шахматную партию, так и осталось неизвестным, однако ясно одно: ход конем на будущее тогда сделал Карл Шурц, тут же предложивший острому на язык молодому человеку работу в своей газете. Дальновидный издатель не прогадал: Пулитцер оказался прирожденным репортером — неутомимым и изобретательным, ладящим со словом и знающим, что нужно публике, да к тому же еще принципиальным человеком, искренне верящим в то, что пресса способна выявить и излечить болезни общества. Кстати, благодаря последнему качеству Джозеф приобрел много врагов и немало друзей.
Следующие несколько лет жизни Пулитцера были очень напряженными. Он все громче заявлял о себе в медийном сообществе, увлекся политикой и пробовал в ней свои силы, придерживаясь взглядов республиканской партии (позже перешел в лагерь демократов), учился на юриста. В 1872 году 25-летний Пулитцер стал совладельцем и издателем газеты The Westliche Post, благодаря чему смог проявить свои недюжинные коммерческие способности.
Однако у руля газеты он пробыл недолго, продав некоторое время спустя свою долю основному собственнику издания Карлу Шурцу.
В 1876 году Пулитцер получил право заниматься юридической практикой в штате Миссури.
Впрочем, ни политика, ни юриспруденция, которые манили молодого эмигранта, теперь уже, кстати, полноправного гражданина США, не могли отвлечь его от дела всей жизни. Сколь бы ни были широки интересы Джозефа, он так и не решился бросить журналистику, к которой, судя по всему, прикипел всей душой. Он участвовал в работе законодательных органов штата Миссури, в избирательных политических кампаниях и продолжал писать, критикуя и разоблачая в резких полемических статьях своих противников. Пулитцер пытался сделать имя в кругах законников, но каким-то магическим образом обстоятельства складывались так, что карьера в юриспруденции не задавалась, зато все козырные карты шли к нему в руки, если дело касалось издательского бизнеса и журналистики.
В середине 70-х Пулитцер предпринял первую попытку завоевать газетный рынок НьюЙорка. Но она оказалась неудачной — потенциальные партнеры с недоверием отнеслись к амбициозному новичку и не приняли его деловые предложения. Впрочем, не бывает худа без добра — взамен коммерческого сотрудничества нью-йоркская газета The Sun дала Пулитцеру должность своего корреспондента в Вашингтоне, которую тот с удовольствием принял. Однако не прошло и года, как молодой человек вернулся в Сент-Луис, а там, видимо, только его и поджидала перспективная коммерческая сделка, конечно же, в издательском бизнесе. К тому времени Джозеф, накопив денег, стал инвестировать их в газеты и был уже собственником и издателем местной газеты The St. Louis Post, а тут ему предложили купить еще одно худобедно перебивавшееся местное издание — The St. Louis Dispatch. Пулитцер согласился. А затем произошло то, что позже вошло во все учебники журналистики: Джозеф Пулитцер объединил два издания в одно — ежедневную газету The St.
Louis Post-Dispatch и полностью посвятил себя «раскрутке» нового издания, первый номер которого увидел свет в 1878 году.
Писать для людей
Строго говоря, понятие «новый журнализм», мейнстрим, который появился в американской журналистике в конце XIX века, связано не только с именем Джозефа Пулитцера. Конечно, и кроме него в США были издатели, редакторы, журналисты, в той или иной степени использовавшие принципы нового течения в своей работе. Да и общая тенденция в послевоенной американской журналистике была такова, что пресса, устав работать на высоколобых интеллектуалов, поворачивалась лицом к простым американцам и писала о том, что интересно и волнует простых обывателей — грубоватых, небогатых и, как правило, совсем недавно приехавших в США. И тем не менее, именно в редакторских и журналистских новациях Пулитцера новый журнализм проявился во всем своем блеске и полноте.
Став издателем, редактором и ведущим журналистом новой газеты, Пулитцер полностью перекроил ее на свой лад: именно в The St. Louis Post-Dispatch он начал свои первые эксперименты со стилем и способами подачи материала. Ставка была сделана на расследовательскую журналистику, разоблачения и сенсационные новости. Необходимо отметить, что в противовес многим своим коллегам и современникам, тем, кто пришел после него, Джозеф очень щепетильно относился к факту и точности публикуемой информации. Он учил журналистов писать, что говорится, для людей — доступным и живым языком и при этом заботился о том, чтобы в газете была представлена разнообразная информация и каждый читатель находил бы в каждом номере что-то интересное для себя. Очень скоро The St. Louis Post-Dispatch стала самой популярной газетой в Сент-Луисе и одной из самых востребованных в своем регионе.
Наступили, наверное, самые счастливые годы жизни Джозефа Пулитцера. У него было любимое дело, которому он отдавался полностью, и у него была семья. В конце 70-х Джозеф женился на некой Кейт Дэвис — женщине молодой, интеллектуальной и с высоким социальным положением. Новоиспеченная миссис Пулитцер принадлежала к верхушке американского общества и приходилась родственницей известному политику, первому и единственному президенту Конфедеративных Штатов Америки (туда с 1861 по 1865 год входили 11 южных рабовладельческих штатов, вышедших в 1861 году из состава США) Джефферсону Дэвису. Брак оказался удачным, у них родилось несколько детей.
В 1883 году Пулитцер вновь вышел на издательский рынок Нью-Йорка. Вторая попытка оказалась успешной и судьбоносной. Говорят, что все началось с желания Джозефа уехать с супругой на некоторое время в Европу. К этому времени его и так слабое здоровье стало давать сбои, к тому же у него появились признаки страшной для человека пишущего и читающего болезни — он стремительно терял зрение.
Пулитцеры благополучно добрались до НьюЙорка и ожидали отплытия своего парохода в Старый Свет. Но в этот раз Джозеф так и не попал в Европу. Он познакомился с коммерсантом Джеем Гулдом, предложившим удачливому сент-луисскому издателю купить убыточную газету The New York World. И опять в Пулитцере профессионал победил обывателя — отбросив все сомнения, Джозеф забыл и про свое здоровье, и про континент, где родился, и принял заманчивое предложение. Позже тот же Джей Гулд назвал то, что сделал новый владелец с The New York World, «революцией одного человека». Торжественно пообещав читателям превратить скучную и ординарную The New York World в совершенно новое издание, Пулитцер не только сдержал свое слово, но и вдохнул новую жизнь в американскую журналистику, ввел в нее основные стандарты профессии журналиста, действующие и поныне.
Принципы Пулитцера
Именно The New York World стала главным плацдармом нового журнализма Пулитцера.
Сюда были перенесены все принципы, которые издатель установил в Тhe St. Louis Post-Dispatch, здесь они были дополнены новыми позициями.
Каждый раз, открывая свежий номер газеты, нью-йоркская публика ахала — это было издание сенсационных новостей, громких разоблачений, так называемых человеческих историй, слухов и сплетен. Заметки в The New York World представляли собой не просто набор дежурных слов — каждая история обязательно содержала элементы драмы, которая заставляла читателя постоянно быть в напряжении. В этой газете Пулитцер применил и свой «коронный» прием — «крестовые походы», масштабные пропагандистские кампании во имя кого-то или чего-то, которые регулярно предпринимали его журналисты. Это была агрессивная газета, не чуравшаяся лишний раз пропиарить саму себя, информация в которой подавалась эмоционально и ярко: в ход шло не только содержание, но и кричащие, интригующие заголовки, набранные немыслимым доселе большим кеглем, а также богатый, как ни у кого, иллюстративный материал, которому Пулитцер придавал одно из важнейших значений. Чтобы удержать внимание читателя, он «играл» даже с цветом, впервые в истории американской прессы выпустив цветное приложение к воскресному выпуску The New York World. В разраставшемся на глазах штате издания числились лучшие иллюстраторы США. Именно они, опять же впервые в американской прессе, стали публиковать серии политических карикатур. И, конечно, в этой газете работали лучшие журналисты. В том числе и предприимчивая мисс Элизабет Кокрейн, вошедшая в историю журналистики под псевдонимом Нелли Блай — та самая бесстрашная журналистка, прославившаяся своими сенсационными расследованиями и репортажами. В ее послужном списке было и кругосветное путешествие, которое мисс умудрилась проделать быстрее героя романа «Вокруг света в 80 дней» Филеаса Фогга — за 72 дня 6 часов 10 минут 11 секунд (при этом, кстати, она по собственной воле потеряла один день, заехав побеседовать к автору романа Жюлю Верну), и знаменитый разоблачительный репортаж о безжалостном отношении к пациентам дома для умалишенных Блэкуэл в Нью-Йорке, куда Нелли Блай, обведя вокруг пальца врачей, проникла, притворившись сумасшедшей. Оба эти репортажа, как и многие другие статьи автора, были напечатаны в The New York World. Подобные публикации, конечно, не могли оставить читателей равнодушными. В итоге рос тираж и объем полос издания и падала его цена — с двух центов до одного.
The New York World стало самым популярным изданием Нью-Йорка и в течение десяти лет издавалось фантастическим по тем временам тиражом — 600 тыс. экземпляров.
Но самое главное все же не сенсационность и не инновационность The New York World, а то, что это была газета с позицией. На щекотливый вопрос, может ли пресса быть по-настоящему свободной, у Пулитцера был однозначный ответ: «Может и должна». По его мнению, пресса обязана быть независимой от интересов тугих кошельков и отдельных государственных мужей, выражая нужды простых граждан, она должна быть и судьей, и врачом общества.
Критикуя недостатки государственной системы, борясь с коррупцией и монополизмом, выявляя недостатки социальной сферы, разоблачая равнодушие нации, пресса преследует одну цель — изменить жизнь своей страны к лучшему. Более того, деятельность Пулитцера подняла до небывалых высот доселе непрестижную в США профессию журналиста.
Позицию Пулитцера ярко иллюстрируют два его «крестовых похода». Первый был предпринят им в 1885 году во имя Статуи Свободы. Дело в том, что подаренная французами Нью-Йорку статуя долгое время была не нужна адресату. Нынешний символ «большого яблока» тихо пылился во Франции, пока ньюйоркцы думали, сооружать или нет к нему постамент в гавани города. Так продолжалось до тех пор, пока к делу не подключился Пулитцер. На страницах многих своих номеров The New York World кричала о том, что это преступно — не принимать такой дар одной нации другой. Досталось всем: и равнодушным обывателям, не желавшим жертвовать на постамент, и медлительным властям города. Вскоре к кампании подключились другие американские города, пожелавшие принять у себя Статую Свободы, раз Нью-Йорк такой гордый. Острое печатное слово сделало свое дело: пожертвования на постамент потекли рекой, а испугавшиеся критики городские власти проявили неведомую доселе оперативность, и статуя, наконец, была установлена.
Другой «крестовый поход» газеты был направлен против махинаций правительства и крупнейших монополистов, возникших при строительстве Панамского канала. Мишенями этой сделки были не кто-нибудь, а президент США Теодор Рузвельт и «король финансистов» Джон Пирпонт Морган. И тот и другой пытались бороться с Пулитцером, подав на издателя в суд за клевету, но дело проиграли, окончательно подмочив свою репутацию. Свобода слова торжествовала, а в США через некоторое время было принято антитрастовое законодательство, серьезно ослабившее экономическое влияние кланов монополистов.
Последняя воля
В 1895 году у Пулитцера появился серьезный конкурент — его бывший сотрудник, миллионер и будущий король «желтой» прессы Уильям Рэндольф Хёрст. Дерзкий молодой человек, столь же влюбленный в журналистику, как и Пулитцер, создал свое издание — не менее агрессивное, чем The New York World, — The New York Journal, на страницах которого вовсю эксплуатировал принципы, введенные его учителем, не брезгуя, впрочем, и самыми низкими приемами «желтой» журналистики, до которых Пулитцер не опускался. Между изданиями развернулась серьезная война. Сначала она выразилась в том, что Хёрст перекупил у Пулитцера карикатуриста Ричарда Аутколта, создателя серии комиксов про «Желтого ребенка», публиковавшихся в воскресных выпусках газеты Пулитцера (цвету платьица малыша мы, по одной из версий, обязаны термином «желтая журналистика»). Потом оба издания вступили в ожесточенную схватку, освещая восстание населения Кубы против владевшей островом Испании. В итоге вошедшие в раж журналисты вынудили США к войне с Испанией. В борьбе между Пулитцером и Хёрстом не было ни проигравшего, ни победившего — через несколько месяцев The New York World «подостыл» и стал плавно менять свой курс, все больше отходя от приемов «желтой» прессы.
К этому времени в жизни Пулитцера произошли изменения: он был вынужден отказаться от непосредственного редакторства газетой изза того, что почти ослеп и, наверное, вследствие этого стал особо чувствителен к звуку. Отныне он проводил свою жизнь либо в путешествиях на собственной яхте, либо в своих многочисленных домах, отделанных мощнейшей звукоизоляционной системой. Впрочем, тяжелая болезнь не мешала издателю управлять своими газетами на расстоянии.
Джозеф Пулитцер умер 29 октября 1911 года на борту своей яхты «Свобода» (The Liberty), находившейся в то время в гавани Чарльстона.
Там издатель остановился по пути из НьюЙорка в свой зимний дом на острове Джекил (штат Джорджия). Через некоторое время было обнародовано его завещание, некоторые пункты которого несколько удивили широкую общественность, но не стали неожиданностью для людей, приближенных к медиамагнату: $2 млн из своего личного состояния он завещал Колумбийскому университету. Так Пулитцер позаботился о посмертном исполнении мечты, на которую положил свою жизнь, — поднять американскую журналистику на новый уровень, превратить ее в компетентного и беспристрастного судью общества и неустрашимого борца с несправедливостью.
Часть завещанных средств предназначалась для создания при Колумбийском университете факультета журналистики. О необходимости введения в США высшего журналистского образования Пулитцер заговорил еще в 90-х годах XIX столетия, в это же время он предложил Колумбийскому университету организовать на его деньги первую в стране школу журналистики. Однако тогдашнее руководство вуза отвергло эту идею. Предложение Пулитцера было принято университетом лишь в начале ХХ века, когда в вуз пришел новый ректор, но воплотить эту идею в реальность при жизни медиамагната не удалось.
Тем временем, внемля призывам Пулитцера, высшие школы Америки стали открывать у себя краткосрочные и долгосрочные программы профессиональной подготовки работников прессы, в 1908 году в стране появился и первый факультет журналистики — при Университете штата Миссури. Что же касается Колумбийского университета, то его школа журналистики распахнула свои двери через год после смерти Пулитцера — в 1912 году, и очень быстро стала самым авторитетным журналистским вузом США, каковым остается и по сей день.
Другой пункт завещания Пулитцера посвящен учреждению фонда со стартовым капиталом в $500 тыс., из которого должна была вручаться ежегодная премия за выдающиеся достижения в области американской журналистики, литературы, музыки и театра. Это всемирно известная ныне премия носит имя своего основателя. Устав и механизм присуждения Пулитцеровской премии четко прописаны ее основателем в своем завещании, установленные им правила строго соблюдаются и сегодня.
Присуждение высоких наград проходит под эгидой факультета журналистики Колумбийского университета по рекомендациям Совета по Пулитцеровским премиям. Первые Пулитцеровские премии были вручены в 1917 году.