Николай ПОНОМАРЕВ-СТЕПНОЙ
БОСС — профессия | Научно-техническое развитие
Текст | Юрий КУЗЬМИН
Фото | Из архива Н.Н. ПОНОМАРЕВА-СТЕПНОГО
Николай ПОНОМАРЕВ-СТЕПНОЙ: «марсианская задача – на 2037 год. А остальное надо раньше решать»
Блестящий советский и российский физик-ядерщик, академик РАН, доктор технических наук, профессор, лауреат Ленинской премии и Государственной премии СССР Николай Николаевич Пономарев-Степной убежден: атомная энергетика обречена на развитие, потому что без мирного атома человечество вряд ли справится со стоящей перед ним глобальной задачей увеличения производства энергии. Другое столь же перспективное направление научно-технологических поисков — водородная энергетика. И Россия, уникальная страна и по своим энерговозможностям, и по технологической подготовке, не должна упустить шанс возглавить мировой ренессанс атомно-водородной энергетики.
— Николай Николаевич, вы в начале 1950-х годов окончили инженерно-физический факультет Московского механического института. Теперь это МИФИ. Считается, что этот институт был организован в целях подготовки специалистов для создававшейся тогда атомной отрасли. То есть физиков, но, скорее, не теоретиков, а тех, кто и физику хорошо знал, и в то же время был бы техническим специалистом, инженером. Так ли это, и готовили ли где-то еще таких специалистов?
— Оглядываясь на то уже далекое прошлое, поражаюсь тому, как была организована тогда эта работа над Атомным проектом.
Атомной отрасли уже 75 лет, а с начала подготовки к работам по Атомному проекту и того больше. Началом работ считается 1942 год, когда академику Игорю Васильевичу Курчатову было поручено заниматься данным направлением.
А в 1945 году, после событий с Хиросимой и Нагасаки, стало очевидно, что мы обязательно должны решить ставившуюся задачу. Если Советский Союз эту задачу не решит, то его просто не станет. Причем это была даже не столько необходимость создания бомбы, сколько политическая проблема — на нас осуществлялся постоянный прессинг извне, и мы должны были иметь возможность ему противостоять.
И первоочередная задача состояла в том, чтобы собрать вместе все мозги, все способности и сконцентрировать их для решения проблемы. Очевидно, что начало работ таким путем можно реализовать, но, для того чтобы создать целую отрасль промышленности такого типа, конечно, нужны кадры. Хорошие, подготовленные кадры, которые получат глубокие и всесторонние знания по физике, математике, современным физическим методам, по многим другим направлениям.
Такой вопрос возник уже в 1946 году, и было принято решение, что необходимо организовать подготовку кадров. Для этого в разных ведущих институтах страны (пока не выделили отдельный институт) организовали специальные факультеты. Это были и Московский энергетический институт, и Бауманское училище, и другие институты, где нужно было собрать студентов, которые захотели бы работать в данном направлении, отобрать их соответствующим образом и начать обучение. Причем не только с первого курса, но и с более старших курсов тоже.
Вот, например, к нам, когда я поступил в Энергетический институт, где-то в конце 1946 года пришли убедительные такие, крепкие мужчины и сказали: «Кто бы хотел побольше математики и физики? Мы прямо сейчас готовы с вами поговорить». Стипендия будет выше. Уже важно. Я готов.
И вот они набирают студентов прямо на второй курс для групп, которые занимаются по разным направлениям, но специальность в итоге должна быть инженер-физик. Но были и те, кто должен был пойти не только на второй, но и на третий курс сразу, даже с четвертого и пятого курсов шел набор. То есть сразу же все курсы комплектуются и отбираются для этого факультета, который в МЭИ назвали физико-энергетическим факультетом. Туда я и попал.
Это было 72 года назад. Так я попал в эту новую отрасль, тогда только еще начинавшую свое развитие. С тех пор я работаю в этой отрасли и, самое главное, не жалею, что я туда попал.
Тут мне недавно по этому случаю Сергей Кириенко вручал статуэтку и премию «Человек года» в этой отрасли.
— Вы почти всю свою жизнь посвятили Курчатовскому институту. В начале вашей карьеры это была еще Лаборатория № 2. Довелось ли работать с самим Курчатовым? Скажите несколько слов о ваших коллегах и учителях того времени.
— Я пришел в Курчатовский институт на дипломную работу. И предыдущие выпуски нашего факультета, о котором я уже рассказал, со второго по пятый курс, выполняли разные работы: делали реакторы различного назначения — промышленные для производства плутония, энергетические для производства энергии, для судовых систем.
И мне говорят: «Коля, выбирай сам, какую дипломную работу будешь делать». Я сказал, что буду разрабатывать самолет с атомным реактором. Было нас четыре человека. Мы сели и распределили работы: прямоточку, ТРД, винтовой двигатель, паровой. И вот так мы обсчитывали самолеты, а внешней информации — ноль. Потом мы защищали проект у заместителя И. В. Курчатова Анатолия Петровича Александрова, председателя ГЭК, там же — в Курчатовском институте. И он говорит: «Какие хорошие работы, только почему-то дипломники похожи друг на друга». Я отвечаю: «Анатолий Петрович, это потому, что из-за жаркого лета мы один и тот же пиджак передавали друг другу» (смеется). Потом все это рассматривал Игорь Васильевич Курчатов, и было принято решение, что данное направление надо развивать.
У меня впечатление от Курчатова абсолютно уникальное. Вот пример. Я уже работаю в институте. Иду как-то по территории и встречаю Игоря Васильевича. И он меня, молодого специалиста, спрашивает, над чем я работаю. Я ему рассказываю. Он мне: «Знаешь что? Я вижу, ты продрог, пойдем ко мне домой зайдем». Мы идем к нему домой прямо на территории института. Вот так: я, какой-то молодой специалист, а он — фигура, руководитель всего Атомного проекта, спрашивает меня про мою работу и ведет домой погреться.
Или другой случай. Курчатов просит меня пригласить к нему на встречу таких людей: В.М. Рябикова (первый заместитель председателя Комиссии Президиума Совмина СССР по военно-промышленным вопросам), П.В. Дементьева (министр авиапромышленности СССР), А.П. Завенягина (министр Средмаша), М.В. Келдыша («теоретик космонавтики», президент Академии наук СССР), С.П. Королева (председатель Совета главных конструкторов СССР). Я говорю: «Я им позвоню, но они ведь не приедут». Он мне отвечает: «Скажи, Игорь Васильевич приглашает!» В итоге все приехали и обсуждали вопрос развития ядерных ракет и ядерных двигателей.
Или подготовка к его поездке в Харуэлл, в Англию. Собирается Ученый совет, и я туда попадаю, а я всего четыре года, как окончил институт. Обсуждаются доклады, которые там будет делать Игорь Васильевич и по атомной энергетике, и по термояду (мы участвуем в этих работах).
Прихожу к нему с каким-то вопросом уже по самолетам. Он просит помощницу связаться с Келдышем (это был 1953 или 1954 год), и он приезжает. Я им рассказываю о проблемах с газодинамическими расчетами ядерного реактора, и мы начинаем работать над этим с НИИ-1 на Онежской улице, которое сейчас называется Центром Келдыша, КБ Михаила Макаровича Бондарюка и ОКБ Семена Алексеевича Лавочкина. Дальше надо было двигатель делать. Куда направиться? К Архипу Михайловичу Люльке (руководитель двигательного КБ).
Как-то приходит начальник сектора В.И. Меркин и говорит, что Игорь Васильевич получил информацию, будто в Америке полетел самолет с ядерным реактором. Что это значит? Мы находим правильный ответ: это самолет, на котором ядерный реактор используется не для двигателя, а как источник излучения, — чтобы исследовать, как это излучение распространяется в окружающей среде. А на следующий день Игорь Васильевич звонит Туполеву и говорит: «Андрей Николаевич, давай с тобой сделаем самолет с ядерным реактором». Самолет сделали, и я на нем летал в испытательных полетах. В разработке атомных самолетов вели работы и с КБ Туполева, и с КБ Мясищева. По ядерным ракетам у Сергея Павловича Королева вместе с Курчатовым были.
Вот с такими людьми довелось поработать.
— Еще один, я бы сказал, исторический вопрос, немножко конспирологический. Последнее время стало «модно» утверждать, что наши ученые ничего особенно не разработали в области ядерного оружия, а фактически благодаря разведке получили готовые зарубежные решения. Что здесь правда, что вымысел или преувеличение? Что все-таки было решающим в создании нашего атомного оружия — работа наших ученых или трофеи разведки?
— Давайте смотреть правде в глаза. Если бы даже пусть и весьма ценные разведывательные данные попадали в головы людей, абсолютно не подготовленных, то ничего не было бы сделано. Известно, что работы по ядерной физике, нейтронной физике начинались еще до Великой Отечественной войны. Их тогда начинали и Курчатов, и Ленинградский физико-технический институт, и в Харькове такие работы проводились. То есть интерес к таким исследованиям, к новым ядерно-физическим направлениям, возник еще до войны. Поэтому наши специалисты были к этому уже готовы, так же, впрочем, как, например, в Германии, Англии, Италии (вспомним Энрико Ферми) и других странах. То есть во всем мире эти работы начали развиваться.
Потом война изменила ситуацию. Тот же Курчатов, который был готов к работам в атомном направлении, другие специалисты, например Георгий Николаевич Флёров, вынуждены были уйти из этой области, поскольку началась война. Курчатов вместе с Анатолием Петровичем Александровым занялись разминированием на флоте. Но тем не менее ученые, которые были на фронте и в отраслях, связанных с обороной, пытались все-таки отслеживать, что происходит в мире в атомной сфере.
Вдруг они обратили внимание, что публикации по этой теме стали закрываться, просто перестали появляться в журналах. Тогда они поняли: что-то здесь происходит, возникла какая-то секретность. Поэтому и появилось известное письмо Флёрова, где он говорил, что, раз так происходит, значит, работы у них идут, и мы не должны это пропустить. Конечно, одновременно действовала и разведка, которая информировала, что действительно такие работы ведутся и в Англии, и в Америке, и в Германии. Поэтому я никогда не скажу, чтό в понимании значимости вклада в эти работы важнее. И ученые, и разведчики давали информацию, которая правильно воспринималась «наверху», и было понятно, что это крайне серьезное направление.
Уже в 1943 году была организована Лаборатория № 2, которая во главе с И.В. Курчатовым стала заниматься этими задачами. А уж когда был осуществлен атомный взрыв — сначала на полигоне Аламогордо в США и затем атомные бомбардировки в Японии, стало понятно, что это проблема, которую надо решать, что надо делать атомную бомбу, — начался так называемый Атомный проект.
— Практически одновременное начало работ в СССР над атомным оружием и атомной энергетикой — только наша задумка или за рубежом над этим тоже сразу начали работать? Ведь, насколько я знаю, Курчатов с самого начала считал, что атомная энергетика, пожалуй, даже важнее, чем ядерные вооружения.
— В Атомном проекте фактически два ключевых элемента: первое — произвести делящиеся ядерные материалы, второе — изготовить атомную бомбу. Без материалов создать ядерное оружие невозможно. Для того чтобы получить такие материалы, было два пути. Первый путь — использование урана, а естественный уран состоит из изотопов: делящийся материал уран-235 и неделящийся — уран-238. Далее надо разделить эти два изотопа и на основе урана-235 получить ядерное оружие. Второй путь: получить новый делящийся продукт, которого в природе не было. Речь идет о плутонии.
Вот оба эти направления производства ядерных материалов, естественно, развивались и в СССР, и за рубежом. Когда начали заниматься получением этого нового делящегося материала — плутония, надо было создать ядерный реактор, где как источник нейтронов используется делящийся материал, который содержится в уране-235 в естественном виде.
Когда вы производите этот самый плутоний, исходным является процесс деления урана-235. При этом выделяется очень большая энергия, то есть, чтобы получить нейтроны, с помощью которых производится плутоний, одновременно выделяется и большая энергия. При производстве ядерного оружия эту «лишнюю» энергию можно сбросить как своего рода отходы. Ведь главная цель — получить плутоний. То есть такая энергия уходит впустую, не используется. Однако человек, специалист, занимающийся проектом создания атомного реактора, понимает, что ту энергию, которая образуется в ядерном реакторе при проведении цепного процесса, конечно, можно и нужно использовать. Соответственно, возникает мысль: как ее можно использовать? Так что действительно почти одновременно, может быть, с разрывом где-то в год, появились различные предложения по использованию этой энергии.
Конечно, когда основная задача — как лучше организовать процесс производства плутония, использование этой энергии отодвигается на второй план. Но все-таки постепенно этот вопрос приобрел важность, и сразу же появились различные предложения: использовать процесс для производства энергии на обычной электростанции, в судовых установках, в авиационных, в ракетных. Таким образом, перспектива ее применения стала реальностью уже в конце 1940-х годов. То есть вторая «способность» атомной энергии неминуемо должна была проявить себя на практике.
Итак, фактически параллельно шло решение двух задач: получения плутония и производства энергии.
— Каково сейчас вообще положение и, так сказать, авторитет атомной энергетики? Ведь во многих странах от нее отказываются как от потенциально опасной: в Германии, в Японии после аварии на Фукусиме. Насколько этот отказ оправдан? И есть ли альтернатива мирному атому?
— Ответ простой. Мир развивается, население растет, и самое главное — населяющие землю люди очень неравномерно обеспечены энергией. Развитые и развивающиеся страны различаются по производству и, соответственно, по потреблению энергии на душу населения в несколько раз. В середине прошлого века разрыв был в 20 раз. В начале нынешнего века ситуация изменилась, различие уменьшилось до величины в 5–6 раз, хотя все равно оно очень существенно. Мир не может жить так неравномерно. Развивающиеся страны, например Китай, разве будут жить с таким разрывом? Конечно, нет. Индия — то же самое, Бразилия… Потребление будет расти до такого же уровня, как в развитых странах. Поэтому потребность в энергии будет расти и с ростом населения, и с необходимостью устранения такой неравномерности.
Перед миром стоит глобальная задача: нужно в ближайшие десятилетия по крайней мере раза в два-три увеличить производство энергии. Процесс должен идти в том направлении, чтобы условно до 2050 года выровнять все эти разрывы. А откуда брать энергию? Конечно, разные «умные» головы утверждают: «А вот есть солнце, ветер, приливы, отливы и т. д.». Но любые реалистичные оценки показывают, что такого роста потребления энергии невозможно достичь только за счет так называемых возобновляемых источников энергии. Придется задействовать по максимуму все источники энергии, в том числе традиционные — нефть, газ, уголь.
Безусловно, нужно использовать и возобновляемые источники энергии, хотя они, конечно, имеют определенные ограничения по возможностям — 100% роста с их помощью точно не получится. Сколько можно выделить территории и построить там ветряки и прочие источники — это вопрос.
По атомной энергии, хотят этого или не хотят, принимают или не принимают политические решения сегодня, все это преходящее. Потому что увеличивать производство энергии придется непременно. И атомная энергия здесь оказывается очень эффективной. Почему? Нефть, газ, уголь, что ни говори, все-таки загрязняют атмосферу. Выбросы СО2, создающие так называемый парниковый эффект, при их сжигании достаточно велики, хотя, насколько они влияют на изменение климата, вопрос спорный. Тем не менее на климате они, безусловно, отражаются, а по Парижским соглашениям надо снижать рост температуры, для чего и приходится уменьшать выбросы СО2. А что может уменьшить выброс СО2? Возобновляемые источники и атомная энергия. И атомная энергетика по масштабам уж никак не уступает возобновляемым источникам энергии.
Поэтому у меня четкая позиция: атомная энергетика обречена на развитие!
— А как сейчас обстоят дела с мирным атомом у нас? Продолжаем ли мы держать марку? Какие уроки извлекли из чернобыльской катастрофы?
— Россия — уникальная страна по своим энерговозможностям. Огромные запасы газа, запасы нефти и угля большие, даже не говоря о шельфе. То есть Россия энергетически очень богата. Но наряду с этим она и технологически подготовлена, особенно в части атомной энергетики, в части поддержания и развития данного направления. У Японии, скажем, по запасам углеродного топлива таких возможностей нет. Конечно, у них теперь после Фукусимы есть сложности с атомной энергетикой, но ведь им неминуемо нужны будут энергоресурсы. А где их брать? И здесь Россия может помочь в производстве энергии своими возможностями, в том числе технологическими, конечно, на коммерческой основе, и Японии, и Азиатско-Тихоокеанскому региону, и Латинской Америке.
Интересно, что и на существующих технологиях Россия занимает первое место в мире по экспорту атомных станций. Это уникально. Мне американцы как-то говорили: «Николай Николаевич, как же так? Ведь после Чернобыля во всем мире считали, что у вас технический уровень недостаточен, что вы даже у себя справиться не смогли, а сейчас вы вот такие позиции по атомным станциям занимаете!» Я им объяснял, в чем именно состоит наша особенность: мы извлекли уроки и отработали наши технологии так, что они теперь на столь высоком, безопасном уровне. И мы можем передавать их и в другие страны. Речь идет о нынешних проектах — реакторах водо-водяного типа ВВЭР.
Благодаря структурным и организационным принципам наша атомная отрасль сосредоточивает у себя все: и исследования, и разработку, и сооружение, и эксплуатацию атомных станций. Поэтому у нас понимают эти вопросы во всех деталях. Такого нет в других странах. У тех же американцев есть частные энергетические компании и есть отдельное министерство, которое занимается финансированием, исследованиями. У них такой единой, управляемой отрасли нет. И в этом наше преимущество.
Так вот, когда мы говорим о современном состоянии атомной энергетики, мы имеем в виду, что эта энергетика вырабатывает электроэнергию. А по доле электроэнергии в общем энергобалансе — 30–40%. Есть еще куда расти! Хотя это показывает, что бόльшая часть энергоресурсов идет не на выработку электроэнергии, а на транспорт, промышленность, бытовое хозяйство, где энергия используется в основном не в виде электроэнергии, а иначе, скажем, как тепловая. А есть и другие энергоносители, например водородные. Таким образом, для атомной энергетики возникает большой остров возможностей, где ее можно было бы использовать.
Так что есть весьма перспективное направление — водород.
— Вот об этом и хотел спросить. Вы ведь по-прежнему ведете научно-педагогическую деятельность в области высокотемпературных реакторов, водородной энергетики. Каковы, по-вашему, перспективы водородной энергетики?
— В последнее время я очень вовлечен в это направление.
До сих пор я занимался именно атомной энергетикой. Впрочем, и продолжаю ею заниматься, ее энергоресурсами, производством плутония, воспроизводством топлива, быстрыми реакторами, то есть двухкомпонентной ядерной энергетикой в замкнутом топливном цикле с тепловыми и быстрыми реакторами.
Так что тут есть над чем работать.
Но еще одно довольно интересное и важное направление — водородное.
Как известно, атомная энергия не относится к категории возобновляемого ресурса. Но ее способность воспроизводить ядерное топливо из сырья, объемы которого во много раз превышают ресурс исходного топлива, переводит ее в разряд практически возобновляемых и неисчерпаемых источников энергии. Это определение подкрепляется возможностью производства водорода из воды с помощью высокотемпературных ядерных реакторов, а водород — это энергетический ключ к промышленным технологиям, транспорту, коммунальному сектору. Использование атомной энергии и водорода совпадает по основным потребительским требованиям — неограниченность ресурсов и экологическая чистота. Даже крупномасштабное внедрение атомной энергии в сферу генерации электроэнергии не решает проблему растущего спроса на моторное топливо, промышленное и бытовое тепло. Поэтому я считаю, что именно развитие атомно-водородной энергетики — это одно из самых перспективных на сегодня направлений, которыми должен заниматься Росатом. Масштабы этого сектора в перспективе сопоставимы по объему с ядерной электроэнергетикой.
— Чем водород эффективен по сравнению с другими ресурсами?
— Новый всплеск интереса к масштабной атомно-водородной энергетике связан с развитием автомобилестроения на основе водородного топлива. Водород имеет много преимуществ в качестве топлива для транспортных средств, и мировая автомобильная промышленность сейчас вновь активно включилась в его использование. Конечно, развитие водородной энергетики и создание двигателей на водороде в мире идет уже давно. В нашей стране впервые автомобильный двигатель на водороде работал в блокадном Ленинграде в 1942 году. В 1980-е годы Авиационный научно-технический комплекс (АНТК) имени А.Н. Туполева создал летающую лабораторию (на базе самолета Ту-154В), использующую в качестве топлива жидкий водород. В результате был создан первый в мире самолет на криогенном топливе — жидком водороде и сжиженном природном газе — Ту-155.
В свое время Курчатовский институт и Ленинградская АЭС разрабатывали проект, на первом этапе которого предполагалось создание производства водорода электролизом воды мощностью 30 МВт, то есть с производительностью 14,5 т водорода в сутки. Вторым этапом проекта предусматривалось увеличение мощности цеха электролиза до 300 МВт. Причем, естественно, предусматривалось использование электроэнергии провальной части нагрузки на АЭС. Полученный водород предполагалось продавать в Финляндию и использовать в общественном транспорте в г. Сосновый Бор. Другим вариантом использования получаемого водорода рассматривалась его поставка на Киришский нефтеперерабатывающий завод. Получаемый при этом кислород мог бы стать основой производства озона для очистки промышленных стоков Санкт-Петербурга. В начале текущего столетия многие ведущие страны мира образовали Международное партнерство по водородной экономике (МПВЭ) для координации усилий и совместного решения проблем водородной экономики. Сейчас японские и корейские автомобильные гиганты создали ряд легковых автомобилей с двигателем на водороде и активно продвигают свою продукцию на рынке. Это обусловлено главным образом намерением снизить влияние на климат выбросов в атмосферу продуктов сгорания углеродного топлива. Премьер-министр Японии Синдзо Абэ призвал страну отказаться от сжигания нефти и газа: «Наша цель — первыми в мире построить общество, основанное на использовании водорода».
В частности, к 2020 году на дорогах Японии должно быть около 40 тыс. легковых автомобилей и автобусов на топливных батареях, использующих водород. Планируется создать разветвленную сеть водородных автозаправок. Для реализации этой грандиозной программы необходимо обеспечить крупномасштабное производство водорода. Реализация стратегии экологически чистого крупномасштабного производства водорода находится в Японии в стадии поиска. На примере одной Японии становится понятно, что ренессанс водородных энерготехнологий очевиден. Следует подчеркнуть, что ключевым фактором такого ренессанса является отказ от двигателей внутреннего сгорания и успехи в освоении технологий топливных элементов, преобразующих потенциальную энергию водорода в электричество. Но я могу сказать, что не только в Японии, но и в США, Германии, Канаде, Южной Корее созданы и эксплуатируются опытные водородные автозаправочные станции.
Добавлю еще вот что. На сегодня потребление водорода в мире составляет около 75 млн т. Крупнейшие потребители (до 90% общего объема) — химическая и нефтеперерабатывающая отрасли промышленности. При масштабном освоении технологий производства, транспортировки и хранения водород может быть использован для решения проблем большой энергетики. Среди них следует выделить аккумулирование энергии в энергосистемах с неравномерным графиком нагрузок, особенно для АЭС, энергоснабжение локальных потребителей и дальнее теплоснабжение. Оценка масштаба мировой потребности в водороде в XXI веке: 2050 год — около 0,5 млрд т.
— Как я понимаю, в Росэнергоатоме вы этим направлением занимаетесь?
— Да, оно было как раз за этим столом подготовлено. Мы посмотрели разные варианты развития так называемой водородной энергетики, все возможности и производства, и потребления водорода. И предложили вести это направление в концерне «Росэнергоатом». Потом оно вышло на арену Росатома, когда в начале 2018 года прошла отраслевая научная конференция и на ней сделали соответствующий доклад. Направление было одобрено в присутствии высоких чинов Росатома, Академии наук и Курчатовского института.
И сейчас мы здесь занимаемся водородной энергетикой, которая признана в Росатоме приоритетным направлением научно-технологического развития.
Я думаю, что водород должен стать новым ключевым продуктом Росатома. Потребности и рынок водорода сравнимы в энергетическом эквиваленте с традиционным продуктом — электроэнергией. Водород и его производные — востребованный товар для внутреннего и зарубежного рынка. Создание продуктовой линейки водорода должно будет базироваться на разработанных в России ядерных технологиях нового поколения, к примеру, с использованием технологии ВТГР (высокотемпературных газоохлаждаемых реакторов).
На основе накопленного в стране опыта надо разработать и построить атомную энерготехнологическую станцию (АЭТС) по переработке природного газа в водород с использованием модульных высокотемпературных гелиевых реакторов. Реализация этого проекта откроет новую продуктовую линейку производства чистого водорода. На внешний рынок будет поступать высокотехнологичный продукт с высокой добавочной стоимостью. Такой проект крупномасштабного экологически чистого производства водорода из природного газа представляет интерес для зарубежных партнеров и может разрабатываться с ними как совместный проект. Одним из наиболее заинтересованных партнеров может стать Япония при условии размещения такой станции на территории опережающего развития (ТОР) на дальневосточном побережье, или на Сахалине, или на одном из Курильских островов. Природный газ будет подаваться по трубопроводам от месторождений, находящихся на материке или на острове Сахалин.
АЭТС с модульными гелиевыми реакторами могут быть использованы для производства высокоэффективных водородосодержащих газообразных и жидких энергоносителей (чистый водород, метано-водородная смесь, жидкое топливо), химических продуктов различного назначения (аммиак, этилен, пропилен и продукты на их основе, включая удобрения различных видов для сельского хозяйства).
На Дальнем Востоке такая АЭТС создаст условия для развития энергоемкой промышленности, стимулирует приток высококвалифицированных специалистов и привлечет внешних и внутренних инвесторов, открыв новые возможности для зарубежного бизнеса. Росатом диверсифицирует свой бизнес с помощью водородного проекта.
Без масштабной кооперации ведущих отечественных научных институтов, исследовательских и производственных центров в этом проекте обойтись нельзя. Я считаю, что в Комплексную программу развития атомной науки, техники и технологий необходимо включить приоритетное направление «Атомно-водородная энергетика (АВЭ)» в ранге федерального проекта. Развитие АВЭ обеспечит производство нового ключевого продукта — водорода. Это решает задачу внедрения ядерной энергетики в технологические процессы металлургической, химической, нефтяной и других отраслей промышленности и обеспечит транспорт и быт экологически чистым топливом. Создание продуктовой линейки водорода должно базироваться на разработанных в России ядерных технологиях нового поколения.
Водородная тематика необходима и выгодна Росатому по целому ряду параметров, о которых я подробнее говорил выше. И мы не должны упустить шанс возглавить мировой ренессанс атомно-водородной энергетики.
— Следите ли вы за развитием физического образования в нашей стране? Как теперь, на ваш взгляд, обстоят дела в этой сфере? Физики еще требуются?
— Это необходимо. С чего я начал разговор: высшее руководство страны еще в середине прошлого века понимало, что без подготовки новых кадров, направления молодых кадров в Атомный проект его просто не осуществить. К сожалению, сейчас, по-моему, нет понимания, что без кадров самой нашей страны не будет — высокотехнологичного уровня развития, благосостояния населения. Потому что жить только на природных ресурсах, как сегодня, — это не тот путь, по которому можно идти. При таком обилии нашего ресурсного обеспечения страна способна на высший уровень технологического развития.
Причем это не просто лозунг, я это знаю — мы сами вели такие работы, создавали технологии высшего уровня, и они работают. В соревновании с нашими заокеанскими «партнерами» мы в ряде направлений находились на более высоком уровне, в том числе по ракетной технике, космическим аппаратам и другим. Я участвовал в этом и понимаю, что мы достигали в этом самых больших высот и до сих пор имеем очень высокий технологический уровень.
А чтобы страна могла гордиться тем, что у нее высокий технологический уровень, надо решать задачу по его достижению. И такая задача ставится в различных государственных программах, но не реализуется. Поэтому не секрет, что возможности, которые нашим специалистам здесь предоставляются, не всегда соответствуют тем направлениям, в которые они верят и готовы реализовывать. Вот из-за этого многие и уезжают. Но физики нам, конечно, необходимы.
Про молодежь. У меня четыре внучки, и на них я проверяю моменты, о которых мы говорим. Я вижу, что интерес есть, но здесь нет таких возможностей, которые они ищут и находят там, за рубежом. Наше молодое поколение не всегда тут находит себе применение. Что и говорить: ведь сколько нобелевских лауреатов с русскими фамилиями работает там!
И, конечно, все это обязано измениться. Работать только на сырьевых возможностях — уровень африканских стран, и то не навсегда.
— Об Академии наук. В прежние времена это была такая «глыба»: сотни институтов, причем первостепенных, тысячи специалистов, передовые разработки, хотя, конечно, много было и халтуры, переливания из пустого в порожнее. Академия действительно стала теперь своего рода «клубом ученых» и ничем реально не управляет? Правильно ли это, если объективно рассуждать, и что ждет Академию наук и вообще нашу науку в дальнейшем?
— Все хуже, чем клуб ученых. Потому что клуб ученых — это тоже интересное сообщество. Прийти, встретиться по интересам, побеседовать, подискутировать за чашкой кофе. При этом, естественно, возникают вопросы, связанные с глубокими научными проблемами, и т. п. То есть в таком клубе ты имеешь возможность свободно поговорить обо всем. Но сейчас академия и на это не похожа, потому что встретиться там просто так и поговорить о проблемах и научных, и выходящих за рамки науки, такой возможности нет.
Ведь как сегодня организована наука: первое — составить техническое задание на работу, тысячу раз чиновники будут это править и придираться, потом переделывать — вот тебе анкеты, по которым ты должен составить техзадание, и т. д. Организация научных работ не может быть такой. Да и отчетность по работам тоже формальная. Отчитайся о публикациях. И тоже чисто формально. Всегда находятся возможности все это обойти. То, что наука перешла в подчинение чиновникам, и чиновники определяют, что ученые должны делать, сводит все на нет.
Сейчас Академия наук — это эксперты. Их нужно приглашать, и они будут давать экспертные оценки каким-то проектам, новым направлениям, еще чему-то. Это конец. Академия наук — ученые, которые делают дело, а не просто выдают экспертные заключения.
Основой работы академии, научного сообщества должны быть сами исследования, причем разного уровня: фундаментальные, прикладные, поисково-прикладные, технологические, их реализация. Это та специфика, которая была сутью Академии наук того времени, когда я начинал работать. Такова должна быть цель для реформирования науки.
— В заключение пусть и звучит несколько банально, но все-таки: каковы ваши творческие планы?
— Планы такие.
Первое. Реализовать направление двухкомпонентной ядерной энергетической системы с тепловыми и быстрыми реакторами в замкнутом ядерном топливном цикле. Чтобы оно вошло в жизнь и было в стратегии развития атомной энергетики. Здесь много конкретных целей, и я буду продолжать работать в данном направлении.
Второе. Водородная энергетика. Это новый глобальный технологический уклад, в том числе для экономики, потому что будет выходить за рамки энергетики. Тут и распределение, и использование водорода для технологических процессов, другие задачи. Становление этого направления, его обоснование, реализация его отдельных компонентов — одна из моих основных задач. Крупномасштабное производство водорода с помощью ядерных реакторов и с использованием имеющихся сырьевых возможностей России (природный газ, вода, атомная энергия) позволяет нам производить чистый (зеленый) водород без выбросов СО2. А для этого надо создавать высокотемпературные ядерные реакторы вместе с химико-технологическими процессами, которые с помощью выработанной энергии будут производить водород. Это еще одна моя задача, причем все задачи я веду параллельно.
Третье. Наконец, давнишняя моя мечта, которая обязательно будет когда-нибудь реализована, — полет на Марс. Ситуация здесь дискуссионная. Я веду беседы со всеми (с молодыми и немолодыми специалистами, всем сообществом) и даже с РПЦ. Меня спрашивают: «Зачем лететь на Марс?» Я говорю, что это неминуемо.
«Почему? — спрашивают они. — Пошлите туда робота, пусть он слетает и посмотрит». Я говорю: «Потому что человек любознателен. Он никогда не остановится, пока не слетает сам на Марс и не ступит на марсианскую землю, не копнет марсианского грунта, не посмотрит, что это такое, и не вернется обратно».
Это интерес человека, который ничем не заменишь. Многие понимают, что слетать туда невозможно без привлечения крупнейших технологических достижений, в том числе без использования атомной энергии. И на стартовом этапе: стартовать надо даже не с самой Земли, а, допустим, с орбиты вокруг Земли, с весьма мощным ядерным ракетным двигателем, чтобы он выдал хороший импульс для полета. И в процессе пролета, а полет не короткий: туда и обратно — минимум год, а может быть, и побольше. Старт с околоземной орбиты, потом полет туда, потом на орбиту Марса, потом спуск на Марс, потом с Марса назад, на его орбиту, полет к Земле, выход на орбиту вокруг Земли, торможение — все это требует использования атомной энергии.
То есть сложнейшая задача, но она должна и может быть решена. Понятно, что чисто технически и технологически это уже возможно. Другое дело, что надо собраться всем и решить эту задачу. Одной стране, даже самой мощной, это не под силу.
Марсианская задача — на 2037 год. А остальное надо раньше решать.
Вот такие планы.Б