Кирилл КРАВЦОВ: через джаз я пришел к классике
Текст | Николай БУХАРОВ
Фото | Rastrelli Сello Quartett
Лидер Rastrelli Сello Quartett — Кирилл Кравцов согласился ответить на несколько вопросов нашего корреспондента. Яркие моменты творческого пути, отношение к современному Петербургу и роли государства в культурной жизни нашей страны, впечатления от гастролей по разным странам мира, интересные наблюдения, взгляды и жизненные принципы молодого петербуржца — выдающегося музыканта нашли отражение в этой беседе.
— Почему вы выбрали столь оригинальный стиль исполнения — аранжировку уже существующих музыкальных произведений для четырех виолончелей?
— Судьба виолончелиста — быть как бы в тени скрипача, на втором плане, аккомпанировать скрипке. К тому же, так уж получилось, что для нашего инструмента написано гораздо меньше музыки, чем для скрипки.
У виолончелистов небольшой выбор сольных произведений, которые приходится повторять на сцене снова и снова. Отчасти это связано с сильным отставанием в прошлом техники виолончельной игры от скрипичной. Есть версия, что Бетховен написал виолончельный концерт и показал его тогдашнему корифею виолончели — Ромбергу, но тот заявил, что это неисполнимо, после чего Бетховен переделал его в тройной концерт для скрипки, фортепьяно и виолончели.
Другая причина крайней малочисленности музыкальных произведений для виолончели кроется в субъективных пристрастиях композиторов. Моцарт вообще ничего не написал для нее, считая этот инструмент неудачным, хотя среди его произведений есть и откровенно графоманские концерты для таких «выдающихся сольных» инструментов, как фагот, флейта или арфа.
В оркестре и в струнном квартете виолончель почти всегда аккомпанирует мелодии, которую ведет первая скрипка. Поэтому виолончелист в камерной музыке не может быть режиссером исполняемой музыки, он всегда ведомый.
У немцев есть даже анекдот, что струнный квартет состоит из хорошего скрипача (первый скрипач), плохого скрипача (второй скрипач), бывшего скрипача (потому что все альтисты когда-то играли на скрипке) и человека, который ненавидит всех скрипачей.
Меня эта ситуация зависимости от скрипки перестала устраивать. Технические возможности виолончели безграничны, и диапазон от баса до очень высоких тонов позволяет создать полноценный квартет из четырех одинаковых инструментов. Но самое главное — появится возможность исполнять огромное количество музыки, которая раньше была для меня недоступной.
— Насколько сильно после вашей обработки меняются произведения? Какое новое настроение придает им ваша аранжировка?
— Тут очень важно отметить талант нашего аранжировщика Сергея Драбкина. Без моего знакомства с ним никогда бы не было «Растрелли». Дело в том, что оригинальной музыки для четырех виолончелей очень мало, а та, которая есть, откровенно слабая. Писали ее не профессиональные композиторы, а виолончелисты. А хороший виолончелист совсем не обязательно талантливый композитор, поэтому играть эту музыку нам никогда бы не пришло в голову.
Случайно мы встретились с Сергеем, и я услышал его аранжировки, мне они очень понравились. Мы даже создали ансамбль: две скрипки, альт и две виолончели. Сыграли пару концертов в Европе с успехом, но меня совершенно не устраивала игра первого скрипача. Мне казалось, что я могу сыграть все это лучше… Но как и в каком составе?
И я сказал Сергею: «Давай я буду играть первую скрипку». Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и спросил: «А кто будет играть остальные голоса?»
Я ответил: «Тоже виолончели, мы создадим виолончельный квартет, которого еще никогда не было, будем играть твои аранжировки так, как их слышу я».
Он покачал головой и сказал: «Кирилл, я четыре виолончели больше десяти минут слушать не могу, это никому не надо». С тех пор за семь лет мы сыграли больше 600 концертов почти во всех странах мира. И каждый раз, когда я объявляю второй или третий бис, я рассказываю об этих словах Сергея.
Сергей делает очень рискованные для классической музыки аранжировки, балансирует на грани китча, но никогда не изменяет хорошему вкусу.
Мы стараемся не исказить оригинальное произведение, а наоборот, показать то, что, на наш взгляд, находится глубоко внутри. Иногда это получается. Наша запись на Youtube танго Пьяццоллы Oblivion пользуется огромным успехом несмотря на то, что это танго уже записали бессчетное количество раз. По комментариям видно: нам удалось вытащить на поверхность что-то, что очень тронуло людей.
— Вы стараетесь развлечь публику или ставите перед собой более серьезные задачи?
— На английском артист — это Entertainer, что можно перевести как «развлекатель», так что элемент развлечения заложен уже в названии профессии. А задача у нас одна: передать частичку себя людям, поделиться тем, что у нас внутри, а если это делать по-настоящему, то это и есть самая главная задача в жизни.
— Какая фигура музыкального мира, возможно из далекого прошлого, оказала наибольшее влияние на вас как на музыканта?
— В 12 лет мой друг подарил мне пластинку Луи Армстронга. Я сначала долго сидел с открытым ртом, потому что не знал, что музыка может приносить удовольствие, хотя уже и учился шесть лет в Специальной музыкальной школе при консерватории, но это была рутина, причем весьма нелюбимая мною.
А тут для меня открылся совсем другой музыкальный мир. Я запилил пластинку до дыр, а потом затребовал у родителей саксофон, потому что знал, что трубу мне не осилить. Разрешение было получено только после данного родителям обещания, что саксофон не будет мешать усердному пилению на виолончели. Первые недели я изводил всех в округе чудовищными звуками, извлекаемыми мною из незнакомого мне инструмента. Мой друг даже назвал эти опусы «Не мучай меня, динозавр».
Потом дело пошло понемногу, я даже более или менее научился исполнять то, что было у меня в душе. Дошло даже до того, что мама спросила меня, почему я звучу на саксофоне так естественно, а на виолончели — как сломанная бензопила. Дело было в том, что на виолончели меня «учили», а на саксофоне я учился сам. Освоив саксофон, я совсем другими глазами взглянул на виолончель. Так через джаз я пришел к классике. Без Армстронга все было бы по-другому.
— Кого из ныне живущих музыкантов вы считаете самым выдающимся в мире инструментальной музыки?
— Гидона Кремера, Марту Аргерих, Григория Соколова, Мишу Майского.
— Кто ваши главные учителя в музыке и в жизни?
— Родители и деды. Все закладывается в семье, потом ты уже сам выбираешь свой путь, у кого учиться, на кого равняться, но вся база для тебя как личности создается дома в детстве.
— Насколько необходимо такому творческому человеку, как вы, постоянно находиться в окружении таких же творческих личностей? Нужно ли это в семье? Кто из вашей семьи имеет профессиональное отношение к музыке?
— В период становления артиста нужно, наверное, все время вращаться в творческой среде. А после того как ты нашел свое «я» — уже только по профессиональной необходимости. «Тусовочность» важна для карьеры, но мешает сосредоточиться на творчестве. Нужно ли это в семье? Однозначной точки зрения у меня нет. В моем квартете один коллега из семьи профессиональных музыкантов, а родители другого к музыке не имели никакого отношения. Какой-то разницы в их развитии я не вижу. Может быть, плюс семьи музыкантов в том, что они не понаслышке знают, сколько надо в нашем деле работать, и сразу готовят ребенка к этому, но, с другой стороны, это может и навредить.
— Кто из вашей семьи имеет профессиональное отношение к музыке?
— Оба родителя профессиональные музыканты, отец очень известный аккордеонист и педагог.
— Как предпочитаете отдыхать?
— Моя работа — это и есть мой отдых, за который я еще и деньги получаю, поэтому отдыхаю на работе. (Смеется.) А еще дочка недавно родилась, так что выяснилось, что гастроли — это отпуск, где можно выспаться, наконец.
А еще — очень люблю играть в хоккей. Могу играть пока не упаду — в детстве не наигрался, все время виолончель отнимала.
— Часто ли вам удается бывать в родном Петербурге?
— Я приезжаю почти каждый месяц, так что все время более или менее в курсе событий.
— Сколько лет вы уже живете в Германии, как получилось, что эта страна стала вашим фактическим домом?
— 12 лет. Но я никуда не эмигрировал, и домом она мне не стала, просто в Германии очень удобно работать музыканту: самый центр Европы, прекрасная инфраструктура, всё рядом, хорошие гонорары. Очень уважаю эту страну, но я — питерец, и этим все сказано. При первой же возможности еду домой, в Петербург.
— Вы много гастролировали и выступали перед публикой разных стран. Где вас принимали особенно тепло, и существуют ли, на ваш взгляд, какие-то национальные особенности восприятия музыки у разных народов? Приходилось ли вам наблюдать какую-то необыкновенную, из ряда вон выходящую реакцию слушателей во время ваших выступлений? Отличает ли что-то особенное петербургскую публику или, например, вообще российскую, итальянскую, немецкую?
— Знаете, какой-то большой разницы я не замечал, музыка — это такой интернациональный язык, что если он честный и от души, то понимается всеми и принимается всеми вне зависимости от цвета кожи и культуры. Мы очень счастливые — нас одинаково любят и в России, и в Америке, и в Европе.
Есть, правда, всякие небольшие особенности: например, немцы очень любят, когда артист много играет на бис, бывает, приходится и по пять раз играть сверх программы. Это, на мой взгляд, связанно с тем, что немцы очень любят получать за свои деньги больше, чем предполагали. Нечто вроде бесплатного бонуса.
В Америке же если сыграл две вещи на бис — это фантастический успех. Мы во время первых гастролей в США недоумевали — почему так мало просят бисировать? Потом наш агент объяснил, что публике неудобно заставлять артиста работать сверх программы — не принято здесь это.
В России самое приятное — это цветы. Когда на концерте в Воронеже пожилая дама в небогатой, но опрятной одежде подносит цветы, то это верх артистического счастья, потому что понимаешь, сколько эти цветы стоят и сколько зарабатывают люди, которые ходят на концерты в воронежскую филармонию.
Кстати, цветы дарят на концертах только в России. Это самая лучшая традиция.
— Что в Петербурге вас больше всего вдохновляет на творчество (достопримечательности, люди)?
— Питер — один из нескольких городов в мире, где всегда есть атмосфера, и это не связано с временем года и суток или с погодой. Музыкант тоже должен всегда создавать атмосферу на своем концерте, вне зависимости от собственного настроения, поэтому для меня Питер — эталон, с точки зрения артиста.
— Есть ли, на ваш взгляд, какие-то заметные перемены в жизни Петербурга, произошедшие с момента вашего последнего визита сюда?
— Мне кажется, что Питер становится похожим на Москву, исчезает «камерность» и интимность города. Все куда-то несутся, толпы, пробки… Это меня очень огорчает. Радует, конечно, реставрация всего, что только можно реставрировать, открытие церквей, чистота в центре. Народ стал намного вежливее и доброжелательнее.
— Нужны ли Петербургу изменения в культурной сфере и если да, то какие?
— Это не только Питера касается, но и всей России. Нужны компетентные люди в мэриях по вопросам классической музыки и музыкального образования, нужно финансирование классической музыки в размерах, позволяющих выплачивать профессорам зарплату выше зарплаты дворника и контролера метро, а музыкантам — соответствующие гонорары.
Я очень хорошо знаю, сколько зарабатывают в классической музыке профессора и оркестранты, работающие в учреждениях, которые не получают президентский грант. Они все почему-то боятся об этом кричать вслух, а кричать надо — расклейщик рекламы больше получает. Наверное, им, как и всем интеллигентным людям, стыдно об этом говорить.
В перспективе — обязательно нужно приглашение музыкантов и профессоров из-за рубежа на конкурсной основе. В футболе, хоккее — приглашаем тренеров и иностранных игроков, а в искусстве — пребываем в счастливой уверенности в своей исключительности и самодостаточности. Ни в одном из российских оркестров нет иностранных музыкантов. Я имею в виду музыкантов из дальнего зарубежья, конечно. У бывших собратьев по СССР ситуация еще хуже.
Культура не может жить на самоокупаемости, государство обязано инвестировать в культуру. Сколько инвестируем, столько и получаем через 20 лет обратно. 20 лет не инвестировали ничего, теперь имеем то, что имеем — все музыканты уехали. Уехали все, кто мог, уехали даже в Катар и Мексику — комментарии излишни…
Наши музыканты уже работают даже в Куала-Лумпур. Вот уж где центр классической музыки и карьерная мечта артиста! Это же какая должна быть невостребованность дома, чтобы человек поехал играть туда?
Музыкант, как и хоккеист, хочет играть, и играть, по возможности, в НХЛ, получая миллионы, а не в областной региональной лиге за 200 евро в месяц. А классические музыканты в России именно в региональной лиге и играют. И выводить эту региональную лигу на уровень НХЛ должно именно государство, а мне кажется, что ему сейчас только Дима Билан и нефть интересны. Меня совершенно убило президентское поздравление Билана, связанное с его успехом на «Евровидении». Интересно, кто из наших победителей классических международных конкурсов удостоился такой чести?
«Золотой голос России» у нас, оказывается, Басков. А я вот все думал, что Хворостовский и Нетребко… Но это — глядя из Европы, а в России, наверное, виднее, что все-таки Басков, а лучший скрипач — это, вероятно, Плющенко.
— На ваш взгляд, устал ли современный слушатель от ортодоксальной классической музыки?
— А как он может устать от нее в России, если он еще толком никого не слышал, кроме наших отечественных исполнителей? И это еще в Петербурге и Москве, а что говорить о провинции? Или Ланг Ланг с Томасом Квастхоффом гастролировали в Саратове и Рязани? Вот когда, например, в Саратове в филармонический сезон будут выступать Гидон Кремер, Марта Аргерих, Хилари Ханн и другие звезды, тогда можно будет сказать, что слушатель устал, но до этого пока еще очень далеко. Хотя в любом небольшом европейском городке — это норма.
— Расскажите о вашем последнем музыкальном альбоме и о ближайших творческих планах.
— Последний альбом был посвящен Астору Пьяццолле и его «Временам года». Замечательный, ни на что не похожий материал, грустный, трагичный, иногда даже страшный и в то же время с сумасшедшим драйвом внутри. Сейчас очень много гастролей: в этом году были во Франции, Ирландии, Хорватии, Сербии, Швейцарии.
В октябре — в США, потом опять в Европе, а в декабре, как всегда, приедем в Россию. 25 декабря сыграем в Воронеже с местным оркестром, 28 декабря в первый раз выступим в Москве, во Дворце на Яузе. Закончим год традиционным концертом в Петербурге 30 декабря.
— Ваш рецепт успеха?
— А рецепта нет. Надо просто быть честным на сцене и отдаваться музыке без остатка, ибо чем больше отдаешь себя людям, тем больше тебе возвращается. Я думаю, это относится к любому виду деятельности.
— И наконец почему ваш квартет называется Rastrelli?
— Растрелли мы выбрали потому, что это имя напрямую связано с нашим родным городом. Без Растрелли не было бы того Питера, который знают во всем мире. Очень многие культурные люди в Европе и Азии сразу же ассоциируют это имя с Санкт-Петербургом. А мы, при всем нашем интернационализме, в первую очередь — Петербуржцы. Продемонстрировать это — и была наша цель.