Николай БУРЛЯЕВ: руководство кино обязательно должно быть


 

Беседу вели Юрий Кузьмин и Анастасия Саломеева. Фото: МКФ «Золотой Витязь» 

Николай Бурляев выбрал свой, особенный, путь в искусстве. Казалось бы, этому блестящему артисту, в детстве с успехом дебютировавшему в фильмах Андрея Кончаловского и Андрея Тарковского, была уготована безоблачная актерская судьба. Однако сам Николай Петрович никогда не хотел ограничивать себя рамками столь непостоянной профессии. Поначалу он очень много снимался в кино, потом — реже и реже, сегодня же Бурляева почти не видно в новых фильмах. Он занялся режиссурой, прославился как поэт, драматург, сценарист, а 15 лет назад к удивлению многих организовал МКФ «Золотой Витязь», ставящий своей целью возрождение духовных традиций русского кинематографа — традиций, в которых он сам был воспитан.

— Николай Петрович, вы — актер, режиссер, драматург, поэт, сценарист, общественный деятель. Кто же вы сегодня в большей степени?

— В определенные периоды своей жизни я по-разному отвечал на этот вопрос. Например, лет 20 тому назад говорил, что прежде всего я поэт, потом режиссер, а затем уж актер. В другое время на первом месте для меня была режиссура. А сейчас я скажу, что прежде всего я руководитель МКФ «Золотой Витязь», этот форум сегодня для меня самое главное, потом уже все прочее.

— Могло ли случиться так, что вы не стали бы актером?

— Наверное, нет. Думаю, что все в моей судьбе было предопределено, и я в любом случае вышел бы на этот путь. Он меня всегда втайне притягивал, правда, не актерский, а режиссерский. Я отчетливо помню, как еще в детстве, на съемках первой своей картины — дипломной новеллы Андрея Кончаловского «Мальчик и голубь», я, глядя на то, как Андрей потрясающе работает — тонко, мягко, умно, — как все ему подчиняются и как один лишь он понимает, каким должен быть фильм, задумал стать режиссером. И стал.

— А как человек вы похожи на кого-нибудь из тех героев, роли которых исполнили в кино? Может быть, на Александра Нетужилина в «Военно-полевом романе»?

— Вы попали в цель. Это стопроцентно мое. Поэтому я так в роль Нетужилина и «вцепился». Читал сценарий и плакал, настолько он резонировал с моим сердцем. А придя на пробы, сказал Петру Ефимовичу Тодоровскому: «Заканчивайте кинопробы. Эту роль я никому не отдам!» И так случилось, что я стал последним актером, который пробовался на роль Нетужилина. И хотя по облику я старался придать своему герою какую-то характерность, по своей сути он мне очень близок.

— То есть фактически вы сыграли самого себя?

— Да. А не мое было, как ни странно, в фильмах Андрея Тарковского. Иван из «Иванова детства» и Бориска из «Андрея Рублева» ближе к самому Андрею Тарковскому. И там и там я выражал его суть.

— Для многих последняя новелла «Андрея Рублева», в центре которой история вашего Бориски, перевешивает все предыдущие…

— Это заслуга Тарковского, я же просто помогал ему как мог. Кстати, роль Бориски я «выбил» у Андрея с огромным трудом — выпросил, вымолил.

— Вы работали со многими выдающимися режиссерами. Кто из них вам был ближе всего, кто больше всего дал?

— На первое место ставлю Андрея Тарковского, это человек моей судьбы, у которого я многому научился: и бескомпромиссности, и тому, чтобы в каждом новом фильме играть как в последнем, выходить как на исповедь. Очень мне дорог Андрей Кончаловский, он мой первый режиссер, крестный отец в кино, определивший мой дальнейший жизненный путь, благодаря ему у меня появилось желание стать режиссером. И, естественно, Петр Ефимович Тодоровский, который мне близок как брат. Эти три режиссера — самые главные в моей жизни.

— Почти все ваши киногерои — наши современники или почти современники, как Нетужилин, — почему-то кажутся людьми позапрошлого, XIX века. Как так получается? Это время вам особенно близко?

— Угадали. Думаю, что по своему духовному строю, по характеру, по культурным пристрастиям я действительно ближе к веку XIX. Недаром моя поэма «Иван Вольнов» написана онегинским размером. Его я взял умышленно, хотя сама поэма о наших днях — о судьбе человека из поколения шестидесятников, просто строй классической русской поэзии мне подходит больше всего.

— А вы никогда не думали, что могли бы сыграть и кого?то из героев булгаковской «Белой гвардии»? Никогда не возникало такого желания?

— Да нет. Я зачитывался Булгаковым, когда он только открылся для всех нас. Это был особый период в моей жизни. А потом долго его книги не перечитывал. Лет 11 тому назад по необходимости снова взялся за «Мастера и Маргариту»: мне тогда предложили работу в фильме Юрия Кары.

Сейчас же у меня вообще нет желания кого бы то ни было играть, да и раньше оно у меня редко возникало. По большому счету, только два раза в жизни: при чтении сценария «Андрея Рублева» мне очень захотелось сыграть Бориску, и в «Военно-полевом романе» заворожил образ Нетужилина. Больше таких случаев не было. Я никогда не мечтал о Гамлете или о какой-то другой роли подобно многим артистам. Думаю, все объясняется просто: я никогда не хотел быть артистом по-настоящему. Меня всегда манили иные горизонты и беспокоили иные заботы, не эта зависимая актерская профессия была целью моей жизни.

— Но все же есть ли такой режиссер, от работы с которым вы бы сегодня не отказались?

— Конечно есть, и не один. Я жду, когда работу над нашей новой картиной мне предложит Петр Ефимович Тодоровский. А еще Никита Михалков, друг моего детства. Я ведь был первым артистом, с которым Никита пробовал свои режиссерские силы. В 1964 — 1966 годах мы вместе учились на актерском факультете Щукинского училища. Как-то Никита решил поставить отрывок и предложил мне играть в нем. Это была роль Карла XII из «Петра I» Алексея Толстого. Педагоги высоко оценили нашу работу. После чего Никита загорелся и решил поставить отрывок из «12 разгневанных мужчин» Реджинальда Роуза, опять предложив мне главную роль. Получилось и это. Тогда еще больше воодушевленный успехом Никита задумал делать одноактный спектакль по этой пьесе. Но в процессе работы его выгнали из училища. Продолжение той истории известно многим: Никита все-таки довел свой спектакль до конца, по вечерам тайно пробираясь в училище через окно. Он поступил во ВГИК, стал режиссером. С тех пор и у Никиты, и у меня прошла целая кинематографическая жизнь, но пока нам так и не довелось еще раз встретиться на съемочной площадке. Однако надежду я не теряю и, встречаясь с Никитой, все время спрашиваю его: «Ну и когда снова будем работать вместе?»

— Чего сегодня, на ваш взгляд, не хватает нашему кинематографу?

— Умного руководства, которое будет думать не о том, как делать на кино деньги, а о духовном возрождении своего народа. Сейчас же наши руководители от кино думают только о том, как побольше заработать. Живут по принципу «“Ассу» — в массы, деньги — в кассу». Помните, как радовался автор этой картины, когда она завоевала бешеную популярность? Но прошли годы, на этом фильме и многих подобных ему выросло новое поколение россиян. И сейчас, через 20 с лишним лет, тот же режиссер констатирует падение нравов этого поколения.

Константин Петрович Победо­носцев говорил: «Нельзя заигрывать с молодежью, ее надо вести за собой». И Пушкин на вопрос императора: «С чего бы ты начал реформы?» — ответил: «С образования». Сегодня их слова как никогда актуальны. Потому что души неокрепшие пойдут за любым предводителем.

— То есть кино в идеологическом плане по?прежнему является важнейшим из искусств?

— Телевидение стало главным видом искусства, кинематограф несколько уступил ему свои позиции. Но экранное искусство по?прежнему остается духовным стратегическим оружием государ­ства. Только наши власти этого почему-то не понимают, они устранились от всяческого влияния на кинопроцесс.

— При советской власти режиссеры часто сетовали на то, что ими все время руководят, не дают свободно творить. Сейчас же полная свобода, каждый волен делать что хочет. Нужно ли вообще руководить кинематографом?

— Я сам из прошлого века, прожил нелегкую кинематографическую жизнь, и я, и многие мои друзья страдали от цензуры. Но именно в те годы творили Андрей Тарковский, Сергей Бондарчук, Василий Шукшин. Конечно, путь этих художников был трудным, крестным. Но даже тогда они делали то, что хотели. И, кстати, сейчас их фильмы — кассовые. Вот вам доказательство рынка. Например, картина «Андрей Рублев» окупилась за это время не один раз. Я видел, какие колоссальные очереди желающих увидеть ее стояли недавно в Лос-Анджелесе, городах Южной Америки, Франции.

Руководство же кино обязательно должно быть мудрым, духовным, не позволяющим пропагандировать на экране низменное и пошлое. Я недавно был в Китае, где стал свидетелем крупного скандала, разразившегося в местной прессе. Причиной послужил фильм одного китайского режиссера про гомосексуалистов: ему не дали широкого проката, и режиссер поднял по этому поводу большой шум в СМИ. Он все время задавал вопрос: «У нас что, нет этих проблем? Почему фильм ограничен в прокате?» Ответ властей был следующим: «Почему же, такие проблемы есть. Но зачем же их подавать в такой красочной упаковке и привлекать к ним внимание?» А у нас дают прокат всему, лишь бы это приносило материальную выгоду.

В начале перестройки мои коллеги потребовали полной воли, и им ее дали. А сейчас многие из этих режиссеров никому не нужны: они потеряли кинотеатры, аудиторию, интерес публики к себе. Из-за такой политики государства по отношению к кино пополнились психиатрические и наркологические больницы, тюрьмы. Все это плоды вседозволенности.

— Созданному вами международному кинофоруму «Золотой Витязь», основная цель которого — возрождение традиционных для славянской культуры ценностей и утверждение экранными средствами высоких нравственных идеалов, уже 15 лет. Как появилась идея его создания?

— Это был конец 1991 года. Если помните, страна разваливалась на глазах, в кино творился беспредел. В то сложное время многие мои коллеги начали открывать собственные дела, однажды и я задался вопросом: «А почему бы, собственно, и мне не сделать то же самое?» Долго над этим думал и понял: единственное, что мне действительно было бы интересно, так это попытаться собрать силы русского кинематографа. А это возможно лишь в форме кинофестиваля. Потом, как оказалось, наш форум стал собирать силы не только русского, но и всего славянского кино, но первичным было все-таки русское.

Правда, прежде, чем отважиться на этот шаг, я приехал в Троице-Сергиеву лавру к старцу, чтобы получить либо благословение, либо отрицание своего поступка. Признаюсь, ожидал отрицания. О каком кино могла идти речь в те годы? Оно уже так низко пало! Но старец мне ответил: «Попробуй. Если не получится — уходи». И я попробовал. И по молитвам старца, при помощи и опеке патриарха и при поддержке русского народа все получилось.

— И сейчас можно говорить, что «Золотой Витязь» состоялся?

— Абсолютно. Это уже стало понятно и друзьям, и оппонентам нашего форума. «Золотой Витязь» состоялся как мощное явление культуры, и не только российской, но и планетарной. Сегодня в нашем фестивале участвуют картины из 55 стран мира. И, как правило, однажды попадая к нам, эти страны стремятся принять участие в нем еще раз и фильмы снимают уже для нас. В настоящее время в форуме участвуют не только славянские страны, но и другие — все, кто ищет истину и Бога.

Чем отличается «Золотой Витязь» от всех прочих кинофорумов? Я думаю тем, что у нас очень четкие критерии отбора картин. Наш девиз — «За нравственные христианские идеалы, за возвышение души человека!», и мы этому девизу неукоснительно следуем, на фестиваль попадают только соответствующие ему фильмы. У нас нет никакой порнографии, никакой обнаженной натуры, мы стремимся к тому, чтобы в демонстрирующихся здесь картинах не было грязи, брани, следим, чтобы к нам не просачивалось то, что, к сожалению, имеет место быть почти повсюду.

В любой зал, где демонстрируются фильмы, входящие в программу «Золотого Витязя», могут зайти и родители, и их дети. Вообще, я считаю, что фильм нужно снимать для всех, чтобы он был равно интересен и академику, и колхознику, и взрослым, и детям. Поймите, я имею право так говорить, поскольку сам актер, режиссер, драматург и самостоятельно сделал несколько картин.

И, кстати, такие фильмы есть. Например, тот же «Военно-полевой роман». Он для всех. Именно поэтому он так действует на самые разные аудитории. Помню, как этот фильм поднимал залы в Эквадоре. Помню, как после окончания просмотра картины я проходил сквозь строй зрителей, а это были сотни людей, и ни один из них не оставался равнодушным: каждый хотел что-то мне сказать, пожать руку, а в глазах людей были благодарность, любовь и слезы. Вот какое кино надо снимать.

— «Золотой Витязь» проводится в разных городах России, как правило, не центральных. Виден ли интерес публики к фестивалю в глубинке страны?

— Да, россияне с каждым годом все больше и больше открывают то, что делает «Золотой Витязь». Особенно молодежь: юноши и девушки неожиданно для себя понимают, что есть не только американское кино, с недоумением узнают, что, оказывается, возможен и иной путь для кино — не чернуха, а духовный кинопоток. Так что интерес к кинофоруму в народе существует. Убить его нельзя. Еще Михаил Юрьевич Лермонтов писал: «Есть чувство правды в сердце человека».

Без преувеличения скажу, что публика прозревает на нашем фестивале. У нас ведь фильмы подобраны так, чтобы они были родственны по духу. Губернаторы, которые, как правило, авансом приглашают «Золотой Витязь» в свои области, по окончании фестиваля бывают очень растроганы, когда простые жители благодарят их на улице за то, что те привезли наш форум в их город.

Более того, «Золотой Витязь» подчас приносит неожиданные и очень приятные результаты. Так, в Рязанской области, где в 2002 году проходил наш фестиваль, социологи провели исследование и констатировали: в тех городах, где демонстрировались наши фильмы (а мы обычно показываем их в нескольких населенных пунктах), в течение десяти отведенных на фестиваль дней было отмечено резкое снижение преступности, самоубийств и случаев наркомании. И произошло это именно из-за «Золотого Витязя». То есть десять дней люди жили в нашем потоке, в нашем ритме, и благодаря форуму иные вылезали из петли.

—Вы еще и крупный деятель православной культуры. Как вы к этому пришли?

—Не знаю, какой уж я крупный деятель, но православным быть пытаюсь, а это не так просто. Я тайно крещен в детстве, мои мама и бабушка были верующими людьми, водили меня в храм. Но я не особенно верил тогда.

Перелом произошел на «Андрее Рублеве», когда Андрей Тарковский повесил мне на грудь реквизитный оловянный крестик, этот крестик я носил долго. Так началось мое движение к самому главному. Я стал задумываться о том, что такое вера, что такое православие и как вообще надо жить. После «Рублева» я попал в Псково-Печерский мужской монастырь — в первый раз приехал туда со своим другом-реставратором, с которым часто ездил в такие поездки, — познакомился с архимандритом Алипием, наместником монастыря, он стал моим другом. Затем я начал ездить в этот монастырь уже один, жил там по нескольку дней.

А потом я стал режиссером, и каждый мой фильм — христианский. В основе же трех из пяти картин, что я сделал как режиссер, лежит одна и та же тема — жертва одного за всех. Это миссия Христа. В первой моей, дипломной, работе — короткометражном фильме «Ванька-Каин», вошедшем в картину «Пошехонская старина» по книге М.Е. Салтыкова-Щедрина (1976 год), герой — крепостной, жертвующий жизнью за всех и показывающий этим крестным подвигом, что дух человека не убить. Через два года я поставил фактически первый в мире клип — трехминутный игровой фильм «Круг» и шестиминутный фильм «Выбор». «Выбор» — это тоже о жертве одного человека. Почти 30 лет назад тема терроризма была для нас еще не очень актуальна, но я за нее взялся. По сюжету «Выбора» банда террористов захватывает ракетно-ядерный центр и один из его операторов жертвует собственной жизнью для спасения мира. А дальше был мой главный фильм — «Лермонтов», фильм-исповедь. Он также о крестном пути и крестном подвиге нашего великого поэта.

— Возможно ли, на ваш взгляд, возрождение православной русской духовности?

— Последние 20 лет делается все для того, чтобы уничтожить нашу духовность. Для того чтобы мы воскресли, нужно очень многое, и прежде всего, чтобы в корне поменялось отношение руководителей державы к собственной стране. Сейчас же все очень уж запущено, подросло несколько поколений, воспитанных новым мировым порядком, так просто все это наносное не убрать.

Лет 20 назад я спорил на эту тему со своим старым приятелем астрологом Павлом Глобой. Он уверял меня, что Россию ждет возрождение. Я же говорил: «Паша, кто ее будет возрождать? Ведь, по прогнозам ученых, через 20 лет в нашей стране будет 80% неполноценных детей!» Паша мне отвечал, что ученые установили: через три поколения каким-то образом в генетике все выравнивается и следующие поколения уже родятся нормальными. А еще он утверждал, что мы начнем подниматься тогда, когда у арабского мира и у США начнется глобальный затяжной военный конфликт и им будет уже не до нас. Возможно, он был прав.

Босс №06 2006 г.

Следите за нашими новостями в Telegram, ВКонтакте