Игорь ЯСУЛОВИЧ: актер должен постоянно работать
Беседу вела Анастасия Саломеева
Когда Игорь Ясулович заканчивал ВГИК, преподаватели сомневались: будет ли он востребован в кино. В середине 60-х экран требовал других лиц. Но времена изменились, и советскому кинематографу понадобились актеры с внешностью «типичного интеллигента». С тех пор Игорь Ясулович на невостребованность не жалуется — ни на экране, ни на сцене. И пусть в фильмах ему редко дают большие роли, в каждой из них он блистателен, а уж его театральные работы неизменно вызывают восторг как зрителей, так и критиков.
Игорь Николаевич, вы учились у многих талантливейших людей. Кого из них вы считаете своими главными наставниками в профессии?
— Если говорить об учебе во ВГИКе и первых годах на профессиональном поприще, то надо упомянуть Зосиму Павловича Злобина. Он занимался у Мейерхольда упражнениями по биомеханике и фактически являлся хранителем практического опыта, наработанного театром Всеволода Эмильевича. Биомеханика, вокруг которой сегодня ведется так много споров, — это по сути комплекс специальных упражнений, разработанных для тренировки тела актера. Ею мы занимались в Театре пантомимы.
— А как вы попали в Театр пантомимы?
— Сразу после окончания ВГИКа. Театр был создан группой молодых энтузиастов — выпускников этого института, вдохновленных примером недавно созданного театра «Современник». Театр пантомимы появился благодаря Александру Александровичу Румневу, актеру таировского Камерного театра, который вел во ВГИКе пантомиму. А искусство пантомимы было одним из самых сильных театральных впечатлений каждого студента ВГИКа. Нам посчастливилось: начинанием заинтересовался Иван Александрович Пырьев. Он учредил Театр пантомимы при Бюро пропаганды советского киноискусства Союза кинематографистов СССР, который в те годы возглавлял сам. Мне кажется, что тем самым Иван Александрович отдавал дань своему учителю Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду.
Если же говорить о других учителях, то во ВГИКе мне многое дали замечательные педагоги Александр Александрович Бендер, Елена Александровна Жигалко и, конечно, Михаил Ильич Ромм, у него я позже учился на режиссерском факультете.
Я благодарен судьбе за то, что попал во ВГИК. Там я получил ценнейшие практические уроки. Даже сама возможность общаться в процессе обучения с самыми разными людьми оказалась очень полезной. В наше время рамки театральных вузов расширяются: в них учатся не только актеры, но и сценографы, технологи, режиссеры, и вообще приходит много новых людей «со стороны». В годы моего студенчества все было по-другому, такое разнообразие творческих людей встречалось лишь в институте кинематографии. Общение с ними расширяло кругозор. Да и учились мы не только на занятиях у педагогов, но и глядя на кинематографические шедевры, смотреть которые мы были обязаны во ВГИКе. Должен сказать, это была замечательная школа.
— Вы ведь с детства хотели стать актером?
— Да, я занимался в драматическом кружке, которым руководил актер Иван Данилович Россомахин, еще один мой учитель. Этот кружок был очень сильным, достаточно сказать, что из него вышли Лариса Лужина, Виталий Коняев, Владимир Коренев. Не знаю, стал бы я актером, если бы в моей жизни не было этого кружка.
— Кем вы себя считаете: актером театра или кино?
— Прежде всего просто актером. Так сложилась жизнь, что, проработав два года в Театре пантомимы, после его закрытия я вместе с большинством других артистов был переведен в Театр киноактера, где прослужил 30 лет. Основная наша работа заключалась в том, чтобы обслуживать кинематограф. Конечно, мы играли и на сцене, но все-таки съемки стояли на первом месте. Спектакли же преследовали цель тренажного характера. Артисты целиком зависели от того, нужны они кому-то на студии или нет. Каждый день получали сводки — есть ли у нас сегодня съемки, пробы, дубляж, озвучание. Если в этот день тебя вызывали на студию, в театр можно было не приходить. Поэтому в спектаклях принимало участие очень много составов, что, безусловно, плохо сказывалось на качестве спектакля.
Естественно, многие артисты Театра киноактера нередко отлынивали от работы на сцене. Мы же, я и мои бывшие коллеги по Театру пантомимы, получив в свое время замечательную прививку напряженной и постоянной работы, не могли и не хотели этого себе позволять. Я убежден, что артисту нельзя жить без сцены. Он должен каждый день работать, только тогда он будет в форме. Правда, здесь кроется другая проблема: ни в коем случае нельзя допускать, чтобы твоя игра превращалась в заезженную пластинку.
— Вы, наверное, много играли в Театре киноактера?
— Да, и делал это сознательно. Спектакли приносили мне большое удовольствие. Я играл Шекспира, Лопе де Вега, четыре года репетировал с Эрастом Павловичем Гариным Чацкого в «Горе от ума» Грибоедова, учился у своих великих партнеров по сцене, например у Сергея Александровича Мартинсона.
— Насколько мне извсетно, Театр киноактера в те годы не играл значительной роли в культурной жизни столицы…
— Да, он находился на обочине театральной жизни Москвы, и именно потому, что качество спектаклей в силу специфики театра оставляло желать лучшего. У нас в МТЮЗе, где я служу сейчас, за спектаклями идет постоянный надзор. Во время моего первого знакомства с МТЮЗом мне сразу понравилось, что Генриетта Наумовна Яновская проводит перед спектаклями пятиминутки, разговаривает с актерами, напоминает им основные вещи. Это очень важно для спектакля, так как превращает работу в творчество, а не в поденщину.
— Московский ТЮЗ стал вашим родным домом?
— У меня довольно сложное отношение к подобной постановке вопроса. Я свято верю в то, что театр — дело коллективное и актеры должны понимать, что заняты общим делом, которое любят, которому служат и которое нельзя предавать. Но вместе с тем я не уверен, что театр должен быть домом и семьей. Я уважаю и ценю своих коллег. Но мне кажется, что если я буду проводить всю свою жизнь в театре, устраивать здесь посиделки, то переступлю некую грань. Это совсем не означает, что я отношусь к театру сухо, я его очень люблю, но мой дом в другом месте. А здесь — дело, без которого я не могу жить.
— Вы очень много снимаетесь в кино, но, как правило, зрители видят вас в небольших ролях. Не было желания сыграть на экране что-то более масштабное?
— Актерство — моя профессия. Со времен Театра киноактера сложилось так, что на сцене я играю большие роли, а в кино — то, что нужно режиссерам. Ну не видят они меня в крупных ролях! Ничего не поделаешь, артист должен работать. По-моему, это вполне достойный выход: играть в кино то, что предлагают (если, конечно, меня эта роль не отвращает), пусть даже в эпизодах, но делать это хорошо. К тому же это полезно и с точки зрения практики: сегодня ты сыграл одного, завтра — другого, потом нашел новые грани в третьем персонаже, а может быть, и в себе самом. Это сильно разнообразит жизнь и делает ее интереснее.
— Сейчас вы стали более придирчиво относиться к ролям, которые вам предлагают в кино?
— Нет. Вопрос в том, могу я сыграть предложенное или нет. Иногда предлагают что-то небольшое, но чрезвычайно интересное, а иногда — что-то крупное, но я понимаю, что, берясь за эту работу, только потеряю время.
Я не из тех, кто переживает, что не сыграл Гамлета или Ромео. Ничего не поделаешь, значит, это не мои роли, или не нашелся режиссер, который увидел такого Ромео или такого Гамлета, каким мог бы быть я. В свое время Эфрос начинал делать «Гамлета» с Калягиным в главной роли. Я тоже был приглашен в тот спектакль и репетировал неожиданную совмещенную роль — Гильдестерна и Розенкранца, Эфрос сделал из них одного человека. Очень жаль, что та работа не состоялась. Мне удалось только «прикоснуться» к Эфросу, у нас были потрясающе интересные репетиции.
— Вы характерный актер. По-моему, вам очень близка эксцентрика.
— Актерские рамки и понятие амплуа еще никто не отменял. Но мы должны понимать, что есть разные театральные системы и разные способы существования на сцене. И чем больше их ты сможешь освоить, тем лучше. Вообще, самое сильное впечатление производят парадоксальные вещи, совмещение разных систем и жанров. Правда, актеру следует еще помнить и о том, что нужно режиссеру. И если ты попадаешь к хорошему режиссеру — слушай, что он говорит, и постарайся выполнить то, что он просит. Не борись с ним.
— Что вам дало второе, режиссерское, образование?
— Его я получил вследствие особой ситуации в Театре киноактера: временами актер там мог позволить себе оставаться без дела. Понимая, что человек по своей природе очень ленив, я решил не расслабляться и поставить себя в такие условия, чтобы извлечь из этой ситуации максимум пользы, взяв на себя определенные обязательства. После получения диплома режиссера, я снял две картины — радости не получил. Сегодня режиссурой я занимаюсь время от времени и применяю ее, только готовя отрывки с учениками и ставя студенческие спектакли. Потребности в том, чтобы прийти к главному режиссеру театра и сказать, что хочу поставить свой спектакль, я не испытываю. Но зато я стал понимать людей, стоящих по другую сторону камеры или рампы. Может быть, отсюда и происходит моя терпимость.
— Режиссерам, наверное, с вами очень легко работать…
— Этого я не знаю. Но уверен, что артист должен уметь самостоятельно построить свою роль, продумать, что он должен делать и чего он добивается. Ведь может случиться так, что он попадет к режиссеру, которого больше волнуют визуальные эффекты, а не актерская игра.
— Но не каждому актеру такое под силу, некоторые нуждаются в том, чтобы режиссер помогал им выстраивать свою роль.
— Я считаю, что сегодня это губительно для артиста. Если неопытный актер попадет к режиссеру, который не будет им заниматься, то без данного навыка он погибнет на подмостках или на съемочной площадке. Но если ты видишь, что режиссер знает, чего он хочет, и добивается своего от актера, значит, ты должен отдаться во власть этого человека. И если ты точно понял режиссера, то в результате ваши взгляды на то, как играть, сойдутся. Да и сам режиссер в этом случае обязательно будет воспринимать предложения актера.
— Вы много привносите в роли от себя? Ваши герои похожи на Игоря Ясуловича?
— Меня занимает проблема: каким образом, не прибегая к гриму, суметь сделать так, чтобы персонажи отличались один от другого. Мои герои в спектаклях МТЮЗа — Кулибин в «Грозе», Черный монах в «Черном монахе», Шабельский в «Иванове и других», Ротшильд в «Скрипке Ротшильда» — совершенно разные люди. Я хочу надеяться, что они не похожи друг на друга. Но тем не менее у всех этих людей есть нечто общее, поскольку их играю я.
Замечали ли вы, что люди, долго состоящие в браке, со временем становятся похожи друг на друга? Так и я, играя роль, иду со своим героем рядом по жизни. Работая над персонажем, фактически живя с ним, я начинаю хорошо понимать его и его поступки. Естественно, я отдаю ему свои качества, но, как ни странно, через какое-то время начинаю замечать, что и качества моего героя переходят ко мне. Если бесстрашно взглянуть внутрь себя, то обнаружится много новых и не всегда положительных качеств. И это уже вопрос моего отношения к жизни, моих привычек и принципов — позволять проявляться таким качествам или нет.
— Вы еще и преподаете в Российской академии театрального искусства. Что вам дает работа со студентами?
— Есть слабая надежда на то, что я смогу уберечь этих ребят от тех профессиональных глупостей, которые совершал сам. Хотя понимаю, что большинство из них все равно предпочтет учиться, набивая шишки. Ведь до каких-то вещей в профессии ты доходишь только методом проб и ошибок.
Работа со студентами заставляет меня соответствовать определенному уровню на сцене и на экране и не забывать об ответственности. Мои студенты видят спектакли и фильмы, где я играю, и очень важно не давать им повода усомниться в моем отношении к профессии, чтобы не услышать в один прекрасный день: «Что вы нам лапшу на уши вешаете, Игорь Николаевич! Сами-то как играете!».
Босс №12 2005 г.
