«Появились вотчины и поместья»
Игорь Бунин
Редактор журнала Анастасия САЛОМЕЕВА поинтересовалась у известного политолога причинами информационной войны, развернувшейся в последнее время на страницах российских СМИ.
Информационная война, которая захлестнула российские центральные СМИ, имеет глубинную внутреннюю подоплеку. И дело здесь не только в борьбе между отдельными группами за влияние на власть или контроль за денежными потоками, но, в первую очередь, в двух подходах к проблеме управления государственной собственностью.
Первый подход можно назвать вотчинным. «Вотчины» в наши дни образуются в секторе экономики, формально контролируемом государством, но фактически находящемся в сфере интересов различных групп федеральной административной элиты. Тесные связи последних с частью бизнес-элиты в рыночном секторе способствуют образованию могущественных экономических кланов, имеющих в своем распоряжении административные ресурсы государства (наиболее известный пример — так называемая «семейная группировка»). Примеры современных «вотчин» общеизвестны. С одной стороны, это компании с госучастием: «Газпром», РАО «ЕЭС», АЛРОСА, ТВЭЛ, «Рособоронэкспорт». С другой — государственные ведомства: Минатом, МПС, ГТК.
Реализация «проекта Путина» предполагает начало противоположного по знаку процесса — деприватизации или национализации государства. По этим причинам «внутренние олигархи» и их «вотчинные владения» в ведомствах и холдингах с госучастием становятся главным препятствием и для развития моноцентрической системы власти, и для проведения модернизации.
Институциональную реформу административных элит можно описать формулой замены «вотчин» на «поместья». Под ударом оказались группы, имевшие наиболее привилегированный статус в период правления Бориса Ельцина.
Речь идет не просто об ущемлении интересов тех или иных элитных групп, проявлявших «нелояльность» по отношению к власти (губернаторы, медиа-магнаты и др.), а о резком сокращении корпоративной автономии, разъединении власти и собственности, образующих ныне «единую ткань», и новых условиях распоряжения ими, означающих переход ведомственного домена из «вотчинного» в «поместное» состояние.
О полном разделении власти и собственности в государственном секторе речь пока не идет. Но перспектива «тихой» приватизации госсобственности исчезает, а то, что уже оказалось присвоено, начинает отчуждаться в пользу «верховного собственника». По «поместной» формуле собственность и власть теперь даруются «сверху» и временно, а не захватывается в инициативном порядке и «навсегда», с использованием преимуществ «инсайдерского» положения и «социального капитала».
Кто же идет на смену «вотчинникам»? Как правило, это близкие друзья самого Путина и его «питерской группы». Это, отчасти, неизбежно, и, скорее всего, обусловлено стремлением сохранить удаленность от старой элиты и полноту контроля над своими назначенцами. Разумеется, автономия этих людей заведомо ограничена. Однако само их появление во главе крупных структур вызывает, по крайней мере, три существенные проблемы.
Первая проблема пока неактуальна, но может стать таковой в долгосрочной перспективе. Близость новых «помещиков» к власти может привести к их постепенной трансформации в «вотчинников». В какой-то степени определенная «вотчинизация» новых «дворян» представляется со временем неизбежной, но ее масштабы будут зависеть от прочности политического режима и последовательности политики модернизации.
Вторая проблема заключается в том, что «вотчинники» не только присваивали себе наиболее лакомые куски госсобственности, но и разбирались в том, как ими управлять. Худо-бедно, но были налажены достаточно рациональная система управления, обеспечивающая поступление налоговых и иных платежей в бюджет, а также функционирование самих «больших систем», которыми являются и крупнейшие корпорации, и федеральные ведомства. Любая смена руководящих команд в таких системах является болезненным процессом.
Третья проблема определяется характером новых «помещиков». Многие из них связаны с «силовой» частью президентского окружения. Профессиональная закрытость «силовиков» обусловливает повышенное тяготение к «непрозрачным» отношениям в том, что касается и власти, и собственности. Возникает парадокс — в условиях освобождения общества и государства от «непрозрачных» отношений происходит усиление самой «непрозрачной» группы.